В День Победы у Монумента Славы
 |
- Как вы думаете, почему сюда в последние годы все больше приходит людей? - спрашивал я у тех, кто приходит к Монументу Славы воинов-сибиряков. У ветеранов с орденскими планками, и у тех, кто просто приносит сюда цветы, и у совсем молодых.
Немолодая женщина в простенькой кофточке и платочке, в стоптанных туфлях объясняет:
- Пришли с сестрой к нашему отцу. Вон там, на стене, наша фамилия. А сам он под Белгородом. Но мы однажды собрали денег, поехали и нашли братскую могилу, где отец похоронен.
- А как же мама?
- А мама здесь, на Клещихе.
- Вы помните начало войны?
- А как же! Нас было в семье пятеро ребятишек. Жили в Затоне. Воя какого-то особого не было. Но мама понимала: это конец хоть какому-то счастью - нормально жить, работать.
- И как же вы выжили?
- А как все! Учебу пришлось бросить. Так у меня три класса и осталось. Картошку садили, корову пасли. Мама работала там, где хоть что-то платили.
Немолодые мужчина и женщина. Оба - с орденскими планками.
- Вы из Новосибирска?
- Я - да. Она - томичка. Нас призвали с первого курса Политеха. Ушла вся группа, включая девчонок. Вернулись только мы двое. Вот и ездим друг к другу в гости по очереди.
Одинокая женщина на скамейке объясняет:
- Стоять тяжело. А уходить не хочется. Здесь из нашей Сибирской добровольческой дивизии вон их сколько на стене! И я бы там могла быть! - показывает искалеченную руку. - Я сама из Барнаула. Там и сейчас живу. А вот к своим ребятам свидеться тянет, приезжаю.
С каждым годом в этот день у Монумента все меньше седых участников войны и все больше тех, кто знает о ней только по рассказам своих да из книг.
Они прямо не отвечали на мой, в общем-то, довольно наивный вопрос. Они не философы, не публицисты, не социологи не профессиональные иссследователи нашей социальной жизни. Они просто русские советские люди. И останутся таковыми, видимо, уже навсегда.
Парни в форме, многие с орденами Мужества на гимнастерках, держатся гордо и несколько особняком у плит, где имена павших «афганцев» и «чеченцев».
Эти на разговоры не шибко-то охочи.
- Помяни с нами! - и протягивают стакан.
Боль жива в людях не только, видимо, потому. что она рядом. До сих пор она хватает за сердце и тех, кто приносит цветы на солдатские могилы и сюда, к Монументу, каменные страницы которого хранят тысячи имен, и тех, через судьбы которых она прошлась жестоким рикошетом осколков войны. Они не знали эрзацев ни в жизни, ни в поступках. И их никто и никогда не убедит, что сейчас можно и даже нужно жить по-другому. Это их своеобразный праздничный протест против многого того, что происходит сегодня.
Это ОНИ начинали свои письма домой стихами Симонова: «Жди меня, и я вернусь...», но это были и их стихи, потому что они жгли их душу и заставляли рыдать их любимых в далекой Сибири.
Власть опоминается. И она стала делать для НИХ больше прежнего. Не только материально. Главное, после безумных 90-х о НИХ вспомнили как о духовном стержне общества. А что страна и народ без духовного стержня?
Один мой родственник-фронтовик пошутил:
- О! О нас стали заботиться! Пенсию приличную дали! Мы же выросли в цене - нас теперь поштучно пересчитать можно!
Как всегда, шутка с горчинкой правды. Но все-таки главное не в этом. Общество просыпается. А значит, просыпается и страна.
