Дневник от Авраама

Все самое важное для крепостного -
родился сын, украли волов, началась бойня с Германией

Пенсионерки Елизавета Чужина и Нина Завьялова хранят дневник своего прадеда, который в конце позапрошлого века переселился в Сибирь. Фото Сергея ПЕРМИНА.

 Однажды, лет двадцать назад, пришлось мне ехать поездом в Ташкент. Попутчиками оказалась семья - муж, жена и их сынишка. Как познакомились да разговорились - километры побежали быстрее. А когда перешли на личности, в смысле - кто, откуда и т.д., - мой собеседник не без гордости сообщил:

- А мы из князей. Наши предки были в родстве с самими Долгорукими! Крамер - слышали такую фамилию? Когда стрелецкий бунт был, моего прапрапрадеда успели заранее предупредить, и он отправил все семейство обозом под видом купцов за Урал. А чтоб по дороге стрельцы чего не заподозрили, в документах две буквы к фамилии добавили. И стали с тех пор мы не Крамер, а Крамеровы. Только с артистом Савелием Крамаровым не путайте.

Разговор немного сменил направление. Заговорили о глобальном - об истории России, о роли личности в истории (об этом тогда было модно спорить-рассуждать). А время-то стояло - начало 80-х, излет застоя, но все же застой, - и жена моего попутчика то и дело прикрывала двери купе, когда ее разгоряченный муж слишком уж откровенно напирал на исключительность дворянства.

- Образование, просвещение, культура, наука - все только от них, от дворян, чего бы мы сейчас ни говорили! - кипятился тот. - Пушкин, Толстой, Лермонтов... Какие таланты, какие умы! Ну какой бы наша культура была без них?! И спорить даже нечего...

Я и не спорил. Добавил лишь, что и культура, и наука российская несравнимо оскудели бы, если бы не было Хабарова, Ползунова, Ломоносова... К тому ж безграмотное крестьянство составляло основу царской армии, славной великими победами, а на заводах и фабриках тоже трудились, как правило, пришлые. Про то, что в советское время именно выходцы из крестьянства пытались заменить потерянную в Гражданской войне прежнюю элиту общества (плохо ли, хорошо ли - вопрос другой), сказать не успел.

- Ну да, ну да... - вдруг потерял интерес к разговору попутчик и зевнул. - Давай спать: поздно уже.

Пока семейство готовилось ко сну, я курил в тамбуре. И потом еще не раз за ночь выходил покурить: потомок князя Долгорукого храпел жутко, и вообще воздух в купе был спертым.

***

О своих далеких предках Елизавета Семеновна говорит так, будто видела их вчера. Фото Сергея ПЕРМИНА.

 Пенсионерка из Чика Елизавета Семеновна Чужина в коробочке с документами хранит две записные книжки. Размером они с пол-ладони. Обложки уже обтрепались, нелинованные листки поотрывались, но аккуратно сложены один к одному. Записи сделаны тремя разными почерками, но строки, на удивление, четки. А «на удивление» потому, что первая из них - «Ослобождение крестьянъ. 1861 года февраля 19-го дня. Выкупъ Оплотили».

- Это еще Авраам писал, мой прадед, - говорит Елизавета Семеновна. - Почерк каллиграфический, да? У нас в родне все мужчины были грамотными. Дед Фома, мой отец Семен. А вот отчего Авраам взялся записи делать - не знаю. Наверное, от отмены крепостного права много чего ждал. А потом стал записывать все более-менее важное. Вот - «Фома родился 1866-го iюля 7-го въторникъ» - вон какое правописание... «Марiя жена Фомы родилась 1869-го апреля 1-го». Красивая евреечка была!

О красоте своей бабки Елизавета Семеновна говорит так уверенно, будто своими глазами видела прекрасную еврейку в молодости. «А так все о ней говорили!» - поясняет она. Рассказы и воспоминания своих предков Елизавета Семеновна хранит так же бережно, как и эти записные книжки. По тем же преданиям известно ей, что прапрадед ее с семьей жил на Украине и «мучался безземельем». Крещеным не был. Некрещеным был и дед Фома, но однажды вдруг засобирался в Иерусалим.

С этой страницы начинается дневник

 - Оставил детей матери и пошел один, - так же уверенно, как про красоту молодой бабки, рассказывает Елизавета Семеновна. - Об этом тоже где-то запись есть. Наверное, надеялся, побывав в святых местах, получить ответ -- что дальше-то делать? Ходил долго, ночевал при церквях, а вернулся будто не с тем, с чем хотел.

По семейному же преданию, Фома, возвратившись, наказал родственникам не креститься: будто бы видел в церквях российских и иноземных много такого, чего принять не мог. Из поколения в поколение передаются его слова: «Вера не в кресте, а в душе!». Ослушаться его до поры до времени не смели, но все-таки сам же Фома и записал-таки: «Марiя вступила въ православну веру 1885-го сентября 11-го. Насемнацатом году».

Про то, как жили ее предки на Украине, Елизавета Семеновна знает не много, но, судя по записям, жили все вместе, раз Авраамом зафиксировано, что «Фома построилъ домъ 1890-го сентября 1-го. Цина дома 99 руб.», и что хозяйство было общее и не малое, коли зарились на него, и какими-то негодяями «украдино воловъ 1879-го февраля 28 дня». В общем, жили и в радости, и в тяготах, но больше все-таки в последних, потому что Фома «былъ ночнымъ въ барини 1898 году».

- У отца, у деда, у прадеда руки были золотыми, - горделиво говорит Елизавета Семеновна. - А вот жить получше не могли: земли все-таки там было мало. И моего отца отправили на разведку сюда, в Сибирь. Слухи, видно, дошли, что просторы тут необъятные. В книжке так и записано - «въ разведку в Сибирь». Он съездил, разузнал все, вернулся, и засобирались они на Алтай.

 Из Сибири, с Алтая, ее отца забрали в армию - «Симеонъ взят на бойню в 1916-мъ с 1-го февраля». Но повезло - вернулся живым, только лучшая жизнь на этом, считай, и закончилась. После 1917 года их хозяйство стало комом поперек горла комитетам бедноты и ВЧК. «Забрали швейную машинку», «забрали лошадь» - свидетельствует дневник, тоже чудом не экспроприированный экспроприаторами экспроприаторов. И в конце концов сослали, как в песне Высоцкого, «из Сибири в Сибирь», в Кемеровскую область.

- Сослать нас было вроде не за что, - передает рассказы родителей Елизавета Семеновна. - Вредительством не занимались: разве что в колхоз там, на Алтае, не вступили. Так нам приписали... кожевенный завод!

Елизавета Семеновна помнит рассказы родителей о тех годах. Воспоминаниями этими - без жалоб, причитаний и обид - поделилась, конечно, с дочерью (Нина Романовна Завьялова живет вместе с матерью, тоже уже на пенсии) и с ее сыновьями - своими внуками. «Каждое время трудно по-своему», - философски замечает Елизавета Семеновна и предпочитает не вспоминать черные дни. Но втайне от матери Нина Романовна поведала, что та в двенадцать лет была нанята городским энкавэдэшным начальником в домработницы: готовила, убирала в квартире, обстировала все чекистово семейство и по ночам еще баюкала ребенка. А Елизавета Семеновна предпочитает рассказывать о том, о чем нельзя слушать без улыбки. Например, как перебирались с Алтая. Самое дорогое - швейную машинку - оставили на Алтае: закопали, боясь, что отберут либо по дороге, либо по прибытии. А когда обустроились, мать отправилась за ней пешком из Калтана в Солтон. Дошла, раскопала, дотащила обратно - тоже пешком, на себе.

О военных годах тоже вспоминает спокойно: жили как все - мужчин отправляли на фронт, сами работали и за себя, и за них, недоедали-недосыпали. Но вырезки с газетными публикациями о дядьях-героях хранит-таки. И фотографии из газеты - там, в Калтане, их бюсты стоят. О своей работе говорит мало, но с несвойственной для женской половины населения критичностью: «Я так скажу: образование у нас изначально не верно организовано. Мы даем сумму знаний, но не воспитание и не образованность».

Нина Романовна «выращивает» генеалогическое древо рода. Фото Сергея ПЕРМИНА.

 Ни мать, ни дочь дневник не ведут, но память о предках берегут - Нина Романовна составила родословную и связи с калтановской родней не теряет.

- Там у меня дед с бабкой, дядьки, тетки -- человек сорок родственников, - перечисляет она. - Бабушка наша, кстати, последнего из сыновей родила в 54 года. Я к ним стараюсь с сыновьями ездить, чтобы кровная связь не терялась. Нельзя теряться от родни ни в наше время, ни в какое другое.

На листе ватмана с генеалогическим древом Чужиных - от корня (семьи Авраама) отходит множество ветвей. В роду у Чужиных мало детей не бывало, у каждого свои уже семьи. Переплетение судеб и даже народов. Отец Нины Романовны - из остяков. Нина Романовна не любит это слово - «Это все равно, что «хохол» или «москаль»! А мы селькупы». Древо разрастается все новыми и новыми ветвями.

- А дальше, наверное, мне ничего узнать не удастся, - с сожалением говорит Нина Романовна, указывая на основу составленного ею генеалогического древа - семью Авраама. - Кто ж будет хранить какие-то данные о крепостном крестьянине?

Конечно, в родстве крепостного князей быть не могло. Скорее всего, фамилия их пошла от фамилии помещика, кому они принадлежали. Во всяком случае, есть село Чужино на Украине. Но то переплетенье судеб, мест и народностей, что вместил в себе их род, вызывает не меньший интерес, чем любая дворянская родословная. Жизнь их крестьянского рода - не «Бедная Настя», конечно, и не «Петербургские тайны». Не те интриги, не то понятие о чести. Ни дуэлей, ни пули себе в лоб из-за допущенного малодушия: просто в этом роду малодушие не допускалось. Не великие герои, не высокие достижения и не исторические личности. Жили и живут так, что через пару улиц о них, возможно, и не слышал и не слышит никто. Но это были люди, чей уклад, чьи нравы и принципы так же поучительны для нас, как мы и наша жизнь в свою очередь будем любопытны и поучительны, бог даст, для потомков.

Не великие, но как прочно чувствуют они себя россиянами, а свою жизнь - тесно связанной с родиной. Все более-менее важное, как сказала Елизавета Семеновна, записывали поочередно Авраам, Фома, Семен в свой дневник. И сообщение об украденных волах соседствует с «в 1892 году летом не было дождя, ни на что не было урожая», а «Оляна вышла замужъ 1885-го мая 6-го» - с «в 1891 году был большой голод в 13 губерниях»... Крепостному Аврааму было важно, что «Фома женился 1885-го ноября 3-го», а Фоме - что «Бойня с Германией съ 1914-го». Они жили судьбой своей семьи и судьбой России, они были частью ее, а история ее богатела их судьбой и судьбой таких же, как они.

***

...А что касается княжеских корней моего попутчика в поезде, то «купился» я тогда на немецкое происхождение фамилии: Долгорукие, как известно, имеют самые тесные родственные связи с Рюриками. Что ж до Крамер... Да, была некая Анна Крамер в окружении Императрицы Екатерины. А до этого числилась в свите любовницы Петра Первого Гамильтон. Близко сошлась с другой немкой некой Каро, проституткой из борделя в Гамбурге, привезенной в Петербург кем-то из дипломатов. Обе «прославились» и закончили тем, что после смерти родной сестры Государя - Великой княжны Наталии - украли из ее фамильных драгоценностей бриллианты, сапфиры, прочие драгоценности. Разоблаченные воровки выдали всех тех, кто согласился купить у них украденное, и среди них был Алексей Долгорукий. Вот и все «родство» Крамер-Крамерова с известнейшим княжеским родом. Крамер и Каро отправились на каторгу, а «дело» по Долгорукому едва удалось замять.

Что ж поделать, таковы сегодняшние приоритеты: одни кичатся созвучием фамилии с кем-то из великих, а другие гордятся тем, что предки их были простыми и честными людьми, и дела и судьбы их - такими же простыми и честными. Каждому - свое.