Шутки в сторону! от 22.02.2005

О мужской дискриминации можно говорить долго, обоснованно и — не будь наш конкурс юмористическим — серьезно и принципиально. Ну, во-первых, придумали женский день. Позже придумали и День защиты детей, а нашего брата, мужика, как будто и вовсе нет. Этого показалось мало, и они принялись праздновать дни отдельно по именам — Татьянин, теперь вот даже Ольгин, и наверняка тенденция эта продолжится. Даже День святого Валентина не в счет: они его тоже перестроили под себя — мол, день всех влюбленных, значит и их тоже. Это уже во-вторых. В-третьих, есть, скажем, мать-героиня, но почему-то нет отца-героя! Это даже оскорбительно: она, получается, на начальном этапе трудилась в поте лица, а мы, значит, только кайфовали… В общем, за что боролись, как говорится, на то они и напоролись. И 23 февраля, который по идее означает всего лишь профессиональный праздник военных, теперь отмечают не только люди в портупеях и погонах, а заодно с ними и те, кто служил когда-то, кому служить еще предстоит, и даже те, кто не служил, служить не собирается и вообще скрывается от военкоматов… Всех с праздником! А чтобы показать объективность затянувшегося вступления, напомним, что 8 Марта, как ни оттягивай его, всего-то через две недели, а потому, дорогие женщины, торопитесь: шлите письма на конкурс, и ваши рассказы будут опубликованы в первую очередь!

Ну, а сегодня — слово мужчинам.

Везунчик

Поздней осенью 1954 года я проходил службу в Группе советских войск в Германии. Однажды пришлось мне возвращаться из командировки в часть на очень удобном комфортабельном автопоезде — это такая сцепка громадного дизельного автобуса и второго безмоторного автосалона. Скорость автопоезд развивал очень приличную, а германские дороги славились, так что поездка обещала быть приятной.

Я надвинул шапку на глаза и задремал: устал, да и «бег» автопоезда убаюкивал. Но долго поспать мне не удалось. Сначала сквозь сон я услышал крики пассажиров, потом последовал удар нашего автоприцепа обо что-то, потом он «поскакал» по пахоте уже без автобуса, стал кувыркаться… Я почувствовал еще один катапультирующий удар сиденья и вылетел с него сначала вверх, а после того, как ударился о крышу, продолжил полет в переднюю часть. Это из меня окончательно вышибло дух в буквальном смысле: я потерял сознание…

Очнулся я, когда уже лежал в шеренге пострадавших, аккуратно уложенных прямо на земле. Кто-то стонал, кто-то еще находился без сознания. Врачи нескольких машин «скорой помощи» оказывали помощь особо нуждающимся в первую очередь. Я поднялся, и хотя меня еще пошатывало, понял, что смогу добраться до части самостоятельно. У врачей, однако, было другое мнение: ко мне тут же подбежал один из них и настойчиво попросил опять лечь, чтобы потом меня на носилках перетащить в машину и увезти в больницу. Это в мои планы совсем не входило: лечиться не любил, а уколов избегал. И поскольку ко мне уже направлялись два дюжих санитара с носилками, на еще не твердых ногах я рванул в противоположную сторону. Доктор-немец — за мной, за ним — санитары с носилками. Видимо, со стороны это выглядело комично, потому что среди «зрителей» раздался смех, несмотря на всю трагичность происшедшего.

На мое счастье, по дороге шла машина с нашей части, так что водитель без слов меня понял и газанул от врачей подальше. По пути мы с ним сошлись во мнении, что я — везунчик. Ну, во-первых, автосалон оторвался от автобуса, когда я спал и даже пытаться не мог ухватиться за что-то, чтобы остаться в кресле: те, кто пытались это сделать, получили вывихи, переломы. Во-вторых, сразу подвернулась военная машина, а если бы не она — быть бы мне сейчас в руках у врачей, а это, само собой, означало несколько малоприятных дней в больнице. Это — в-третьих.

Потом я направился к командиру, доложил ему о результатах командировки и заодно о ЧП в дороге. Кстати, слух об аварии уже разнесся по всей части, и к концу моего рапорта и последующего разговора с командиром за моей спиной уже выросла толпа сослуживцев, которые хотели посмотреть на «везунчика».

— В общем, повезло мне! — совсем уж не по-уставному закончил я свой рассказ. — Тем более что лечиться — это пытка для меня!

Последние слова потонули в громовом хохоте, а командир, утирая глаза, заявил.

— Ты даже представить не можешь, как тебе повезло… Обернись-ка…

Я обернулся и обмер: в толпе офицеров, от хохота корчившихся в самых разных позах, стояли… полицейский и сердитый доктор с места происшествия…

В.М. СМИРНОВ

Часовой

Это случилось в одной из воинских частей, которая была огорожена деревянным забором. За пределами части находились жилые дома для личного состава, и многие служащие и офицеры, чтобы лишний раз не проходить через КПП, использовали лаз в заборе. К этому привыкли уже все, и хотя сразу за лазом начиналась территория складских помещений, часовые как-то даже перестали обращать внимание.

Но как-то в части проводились командные учения, на которые из штаба округа приехали проверяющие. Разместились они в гостинице вне части и тоже предпочитали пользоваться лазом, потому что через него значительно ближе.

В один из вечеров на пост заступил солдат из учебной роты, которая находилась в составе части. В тот день два полковника из проверяющих задержались часов этак до одиннадцати, а вернуться в гостиницу решили, конечно, через лаз. Когда проходили по территории складов, часовой их окликнул:

— Стой! Кто идет?

— Да свои-свои, — успокоили часового полковники, но его этот ответ не устроил.

— Стоять! Не разговаривать!

Полковники остановились, а он, не спуская с них глаз и не отводя ствола автомата, направился к сигнальной кнопке, чтобы вызвать караул. Но ведь не зря говорят, что на грех и топор стреляет! Тут, правда, все наоборот: сигнализация не сработала!

— Ну чего ты беспокоишься? — попытались было опять уговорить «неопытного» часового полковники, но он их снова оборвал.

— Ложись! — и выстрелил вверх.

Тем ничего не оставалось делать, как улечься лицом в снег.

Так они и пролежали до прихода караула. Потом их увели. Увели (сменили) часового. А командир части (подполковник по званию), узнав, кого заставил часовой лежать на снегу, ужаснулся и приказал отправить его на гауптвахту. Лейтенант — начальник караула — принялся доказывать, что часовой действовал строго по уставу. Вызвали солдата.

— Ты же видел, что они идут в папахах! — стал выговаривать ему подполковник. — Значит, в чинах!

А часовой:

— Всякая форма сейчас продается в магазинах, а эти шли по охраняемому объекту.

В общем, взять с него было нечего, кругом, как говорится, прав. А подполковник с валокордином стал дожидаться утреннего визита проверяющих.

— Знаешь, о чем я думал, лежа рожей в снегу? — начал с ним разговор один из полковников. — О том, что войну прошел, остался жив, а этот пацан вполне мог меня застрелить, и шельмец был бы прав! Ты что с ним думаешь делать?

— А что я сделаю? — расстроен-но ответил подполковник. — На «губу» его не посадишь: он действовал по уставу.

— Это верно, — согласился полковник. — Ты ему семь дней отпуска дай с выездом на родину. А лейтенанту — благодарность.

— А мне? — спросил подполковник. — В смысле, какую оценку части по итогам учений?

— А ты, — усмехнулся полковник, заметив пузырек с лекарством, — пей валокордин и жди официального разбора учений.

Но оценку, правда, поставили высокую.

В.Г. МАКАРОВ