Город и Художник

О книге «Я пишу настроения. Николай Грицюк и его живопись»

Летний вечер. Новосибирск. 1963

Отношения Городов с Художниками складываются по-разному. Красноярск своему Художнику Андрею Поздееву поставил бронзовый памятник.

В самом центре города, изобразив художника в человеческий рост — чуть выше, очень трогательным и немного чудаковатым, с зонтиком и этюдником… Новосибирск, будем реалистами, памятник Николаю Грицюку вряд ли поставит. Хотя значил он для города не меньше, чем Поздеев для Красноярска. А впрочем… Листая это прекрасное, только что увидевшее свет 300-страничное богато иллюстрированное издание, невольно перестаешь быть «унылым реалистом» и начинаешь думать: «А почему бы и нет? Дожили же мы до такого книжного события, может, доживем и до «бронзового Грицюка»…

Автор книги — известный журналист и писатель Замира Ибрагимова. С Николаем Грицюком ее связывала большая пятнадцатилетняя дружба.(Макет книги сделан сыном художника Анатолием Грицюком). Дом Замиры находился буквально в двух шагах от мастерской художника, где она была частым, желанным гостем. Эта Мастерская у «гастронома под часами» — место особое, для города легендарное, почти мифическое…

Мастерская

«Туда за светом и теплом шли многие, — читаем в книге. — Работал больше всех. Слушал лучше всех. А какой чай заваривал! А как смеялся! А как работы дарил — направо и налево, с безоглядной щедростью, точно впереди у него — еще две-три жизни, и уж чего-чего, а наработаться — и наработать — успеет…».

Здесь спорили безбоязненно, откровенничали исповедально и вышучивали друг друга беззлобно… Художники, музыканты, писатели, журналисты, ученые…

«Приезжал Окуджава — и мы слетались в Мастерскую на встречу с Человеком, чьими песнями дышали, держались, защищались от мертвечины официоза… Хозяин показывал работы. Окуджава пел. И они вспоминали войну — оба фронтовики. А мы глазели…»

Строится дом. Новосибирск. 1960

В 60-е здесь царила особая концентрация оттепельного воздуха, который пьянил, будоражил и многое обещал. В 70-е, когда повеяло холодком «застоя», нуждаться в Грицюке и его Мастерской, общении и понимании стали еще больше…

Воспоминания тех, кто в разные годы был «был вхож», тоже внесли свой вклад в создание образа Николая Демьяновича — «подарочного человека и сложного художника», как определяет «статус» своего героя Замира Ибрагимова. «Друзей, — пишет автор книги, — было много больше, чем число дружеских воспоминаний. Одни не успели. Другие — не сумели. Третьим, возможно, было больно ворошить невозвратное прошлое. Но те, что вошли в книгу, содержат ценные детали и штрихи к портрету художника».

Я встретил вас…

Свои штрихи к портрету создают и записки вдовы Николая Грицюка — Валентины Эдуардовны. Воспоминания она начала писать еще в 1983 году, продолжила после серьезной болезни пять лет назад. Главы, в которые включены ее заметки, — особенно пронзительны, трогательны и сокровенны.

Познакомились они еще студентами Московского текстильного института. Красавица-студентка экономического факультета не могла не обратить на себя внимания тонкого ценителя красоты. Он же, напротив, с первого взгляда решительно не произвел на нее никакого впечатления: «После тех красавцев, в которых я влюблялась…». Он не был ни красавцем, ни говоруном, ни дамским угодником. Но была небольшая комната в общежитии, куда он ее пригласил и где молча перебирал, показывая ей свои акварели… И она была влюблена, ошеломлена, покорена — его работами, его необычностью, цельностью и глубиной его натуры. Расписались они через месяц с небольшим, шокировав его друзей и ее подруг. Николай Грицюк потом шутил, что она одурачила его своими длинными косами и предполагаемой им у нее жилкой экономиста…

В конце 52-го Николай и Валентина Грицюк приехали в Новосибирск.

Наедине с городом

«Самый быстрорастущий на земле город« — как любили писать газеты 50-х — встретил Художника »деревянно-каменным, разбросанным, с овражными «нахаловками«, пустырями, поточной застройкой…».

И он незамедлительно и взахлеб взялся исследовать «натуру». С этюдником его можно было застать на улицах Новосибирска и в шесть часов утра, и поздним вечером. «В поисках «панорамных« точек Коля заходил в чужие подъезды, поднимался на самый верх, забирался, если была такая возможность, на чердак. Иногда бдительные граждане приводили милиционера», — читаем в воспоминаниях Валентины Грицюк. Для зимнего пленэра он соорудил передвижную мастерскую — небольшой домик на лыжах, куда помещались печурка, этюдник и стульчик. Это сооружение, как бы теперь сказали, «ноу-хау», позволяло краскам не замерзать при температуре минус двадцать пять, тридцать пять, а то и ниже. «Домик на лыжах», как и грицюковская Мастерская, давно вошел в городскую мифологию как символ изумительной работоспособности художника.

Он писал Новосибирск зимним и летним, в самых разных его состояниях и настроениях — городом новостроек и деревянных домиков, тихих молчаливых улочек и шумных проспектов, дождливым и полным солнечного света… Он любил свой город, как любят женщину — просто за то, что она есть и она — твоя. С Городом ему никогда не было скучно…

За Новосибирской серией последовали «Крымская сюита», «Кузбасс«, «Переславль-Залесский», «Моя Москва», «Ленинград», «Таллин»… Знаменитые серии «поющих пейзажей», «портретов городов»…

«Крымскую сюиту» будут ругать за «безыдейность», «Кузбасс» за «резкую правду жизни» — непривычный драматизм вместо привычной мифологизации… Чем более смелым будет его творческий поиск, тем больше страстей будет кипеть вокруг выставок его работ.

Друзья и враги

Оппонентов было много. Были враги от «идеологии», для которых всякое отклонение от норм соцреализма таило угрозу крамолы, враги от завистливого бессилия… Были и те, кто просто искренне не понимал того, что он делал. Записи в книгах отзывов с его выставок часто бывали не просто агрессивны, но и по-хамски грубы. Официоз — для которого он всегда был человеком не очень удобным — тоже со временем выработал свою позицию по отношению к художнику, окружив его имя «заговором молчания»…

Он никогда не жаловался, но не жаловаться, как верно заметит автор книги, вовсе не значит не переживать. Документальных свидетельств того, что происходило в его душе, нет. Дневников не вел… «Тоску в алкоголе не топил, выхлопных скандалов не устраивал, терзаниями своими никого не нагружал», — вспоминает искусствовед Павел Муратов. Лишь улыбался все реже. Да спасался работой, сжигая душу на внутреннем, изнурительном, разгоравшемся все ярче костре…

В 69-м результатом перенапряжения будет инфаркт, в 75-м он попадет в больницу с диагнозом «нарушение кровообращения головного мозга»…

«Роман» Художника с Городом развивался драматично. Город долгое время не понимал и не принимал. Из официальных наград и званий у Грицюка — только военные. Вроде бы от Союза художников не раз посылались документы в обком, но что-то не срасталось, и звания он так и не получил. Впрочем, не очень к этому и стремился…

В последние годы урбанист, мастер городского пейзажа Грицюк начал рисовать Цветы. Одна из последних глав книги о нем так и называется: «А на прощание — цветы…».

Мемориальная доска на доме, где жил художник, появилась только через двадцать пять лет после его ухода, достойное Художника издание — только сейчас. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Приобрести книгу можно в Новосибирском художественном музее и Альт-галерее (филармония, ул. Спартака, 11).