Дорогие читатели! Стихи поэта, которого мы сегодня представляем, поэта Анатолия Соколова, которого давно знает весь литературный мир нашего города, менее всего нуждаются в чьих-либо комментариях. Поэтому, скромно представив его, я умолкаю и отступаю, так сказать, под сень его поэтического таланта. Итак, ваши аплодисменты! В «Стойле Пегаса» - Анатолий Соколов!
|
| Анатолий СОКОЛОВ |
Лишь станут тополи буреть,
визжит пила и свищет сабля,
Бряцает глухо листьев медь в составе
струнного ансамбля,
Зачем коричневый кафтан сдирает
бедная горбунья?
Готов с досады лечь под танк чертополох
в ночь полнолунья,
Кумач, спрессованный в печи, трещат
смолистые поленья,
Заинтригованы в ночи гипнозом пышного горенья.
С небес обрушился потоп.
На ветке яблоко, как орден.
Из листьев рваное пальто, и выцветший
в осторг на морде,
И город, где народ страдал, мерцает
брошенной монетой...
Его за фук возьмет вандал с ордой
приспешников отпетой,
Штурмуют банки босяки, поживы
жирной чуя запах.
Пройдут над городом полки дождей
в широкополых шляпах.
О траекториях комет, о шуме моря городского
Легко задумался поэт, в дремоту вязкую закован.
Он сын бессонницы сухой, облокотясь
на подоконник,
Сражен бессовестной строкой и сам не знает,
что покойник.
Во всем бинокль виноват, пейзаж
придвинувший вплотную.
Он учит нас беречь солдат и мать встречать,
как неродную.
19 сентября 2000 г.
* * *
Пока долгоиграющая вьюга
Рассыпчатую музыку прядет,
Приснится мне прекрасный ужас юга
И в небе солнце сладкое, как мед.
И колдовские голоса в эфире,
И вкус вина с ореховой халвой...
Проснулся я в нетопленой квартире,
Растерянный, голодный, чуть живой.
«Почто - спрошу эпоху ветровую -
Не граблю, не ловчу и не ворую,
Последний среди русских недотеп,
Не славлю идол рыночный взахлеб?»
Жужжа, слетают ангелы и мухи,
С шипеньем выползают орды змей
На роскошь ослепительной разрухи
Многострадальной Родины моей.
Пусть «сникерсы» питательнее жмыха,
Пускай бананы - «хлеб» для бедняков...
Россия вдруг очнулась, как бомжиха,
С похмельной дрожью в пятнах синяков.
День, прошумевший судорогой пьяной,
Установил на крови власть ножа,
Ночь бродит, как фотограф с обезьяной,
Блицуя и от холода дрожа.
Нахохлились дома, зажмурив очи,
Про липовый протез скрипит кровать...
Какие сны цветут на клумбе ночи!
Как страшно их в упор не узнавать!
* * *
Опрометчиво створки дверей не закрыв
на щеколду,
Я уехал в деревню с мечтой заблудиться в бору:
Превратилась душа в добела раскаленную колбу,
Если дома останусь - взорвусь, отравлюсь и умру...
Мокнет ночью чугунный фонарь
у дежурной аптеки,
Где поэт составляет пейзажа
абстрактный портрет,
Здесь по улице Ленина бродит Ромео Монтекки,
И Джульетта навстречу летит,
чтоб стрельнуть сигарет.
Сколько девушек чудных старательно
учится в вузе,
Но гарцует в свободное время, влюбляясь на спор...
Ты живешь на углу, где автобус
с Советской на Фрунзе
Не рискнет повернуть, если забарахлит светофор.
Ну а если рискнет повернуться
на красный однажды,
И чужое чудовище с яростью врежется в лоб...
От любви умирать романтичней, модней,
чем от жажды,
Но страшнее всего - с головой погрузившись
в сугроб.
* * *
Ночь в феврале на центральную площадь вползла,
Там забинтованный снегом забор из скульптур,
Кто объявил, что они воплощение зла?
Кто наследил на снегу? То ли бык, то ли тур.
Кашляет двигатель в белом маршрутном такси,
Горе мое обмотал кашемировый шарф...
Знаешь, живется кому хорошо на Руси?
Надо с ним выпить шампанского на брудершафт.
Города пышный пирог режет Красный проспект,
Водку закусывать жутко в чаду голубом,
Если еще не попал под влияние сект,
Станешь газетным чтецом или телерабом.
Если тебе повезет, будешь фотомодель,
Если же нет - то в коммерческий сядешь киоск,
В мире уже не осталось свободных земель,
Круглые сутки привыкнешь сосать карамель,
Скука и пошлость сожрут потихонечку мозг.
Утром звезда над Спартаковским вянет мостом,
А под мостом стережет металлический змей,
Смотришь в окно на пустырь,
а потом щи с котом,
Мысли о смерти, но лучше б не думать о ней.
Ехать бы в поезде «Новосибирск-Кулунда»
В общем вагоне пятнадцатилетним бомжом...
Жизнь, как посмотришь внимательно, -
сплошь ерунда,
Раньше пил водку, сейчас уже только «Боржом».
И телевышка ужасно походит на шприц
С правого берега, если на запад глядишь,
Нет самолетов, нет ангелов, нет даже птиц...
Только упорно скребется под ребрами мышь.
* * *
По минному полю любви запоздалой
Идущая кажется самой усталой
Из стаи соперниц-подруг
Под музыку долгоиграющих вьюг,
За ней, пока дремлет нетрезвый охранник,
Ногой попирая асфальт, по пятам
С толпой отшумевших парадов и паник
Шел памятник, грозный, как гиппопотам.
А рядом тащился угрюмый подросток
В кургузом пальтишке из шахматных досок.
Под северным небом он сильно продрог,
Пылает в душе его хворост тревог...
Казалось, еще молодой пролетарий
И каждое утро стоит у станка,
Но чувствует трепет грудных полушарий
Сквозь тонкую вязку ее свитерка.
Дуй, ветер - любви беспощадный свидетель,
Слепой от рожденья и глухонемой!
Срываются двери и форточки с петель
И листья перед каждой зимой.
Закружатся дервиши в танце старинном
С глазами под шапкой дырявых волос,
Покрытые медью и ультрамарином,
Хотя еще даже не грянул мороз.
И варит при свете небесных жемчужин
Сугробы рассыпчатой каши метель...
Любовники зим, собирайтесь на ужин,
На черный с бензиновой гарью коктейль!
Хрустит изумруд стеклотары,
У желтого месяца профиль кривой,
Машины проносятся, выпучив фары,
Покорные зову судьбы легковой.
* * *
Попробуй забраться в глухую аллею,
Пока этот мир еще черт не побрал,
Под сенью деревьев понюхаем клею,
Погрузимся в самозабвенье, в астрал...
Любовь безобразно похожа на мину,
Готовую вдребезги мир разнести,
Пусть каждый уносит свою половину,
Другой посылая «прости»...
Ах, как мне хотелось влюбиться с разбегу,
К губам параллельным приклеить свой рот,
Блуждать, как бомжи, по глубокому снегу
От первой звезды до последних ворот.
Ты семьдесят зим меня нежил в неволе,
Повесив на стену ковер хризантем...
Зачем теперь гонишь на минное поле
И мучаешь призраком счастья, зачем?
