«Так вот когда мы вздумали родиться…»

Канал Грибоедова, дом 9…

Наверное, нет ничего более долговечного и памятливого, чем лестницы в жилищах. Дом может неузнаваемо измениться и внутри, и снаружи, поменять планировку, штукатурку, обои, рамы, двери, а ступени все те же, истоптанные за десятилетия. Если верны утверждения поэтов, как, например, Ахматовой «…ведь под аркой на Галерной наши тени навсегда», то лестницы тоже хранят былое.

Дом на канале Грибоедова. Фото автора

…Крошечный темный лифт, лучше подниматься по маршам широких пролетов, по ступеням, кажется, из гранита, но таким неровным, выщербленным, будто они с площади, где бесконечно идут парады с техникой. Огромный домина на набережной Грибоедова под номером девять в Петербурге, известный своими жильцами. Здесь жили сказочник Евгений Шварц, поэт Николай Заболоцкий и много-много других знаменитых и… гонимых. Именно по этой лестнице как-то спускалась Анна Ахматова, а снизу поднимались довольно известные люди. Она услышала и повысила голос, чтобы ее узнали. Проходит всю лестницу насквозь, до первого этажа и никого не встречает. «Они вошли в стену», — сказала Анна Андреевна своей спутнице.

Это был 1946 год, страшное для литературы время шестьдесят лет назад после постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград». Послевоенный глоток свободы оборвался. «Предоставление страниц таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, недопустимо… Он изображает советские порядки и советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами. Злостное хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами… Журнал «Звезда« всячески популяризирует также произведения писательницы Ахматовой, литературная и общественно-политическая физиономия которой давным-давно известна советской общественности. Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии. Ее стихотворения… не могут быть терпимы в советской литературе».

Вид из окна квартиры Блока. Фото автора

Главный идеолог Жданов не стеснялся в выражениях: «Интеллигенция думает, что она мозг нации, а на самом деле она г.. .» «Вы думаете, что вы — носители национальный культуры, а вы — дерьмо. Подонки, блудницы и их поддерживающие… Зощенко пусть убирается из советской литературы». Клеймили, бичевали, унижали, просто не давали жить… И ведь никто не мог чувствовать себя защищенным, даже в своей среде — власть обязывала соучаствовать в унижениях или от страха… «уходить в стену».

Анна Андреевна Ахматова часто приходила сюда, на канал Грибоедова, именно по этой лестнице к своим друзьям, а ее «соратник» по постановлению Михаил Михайлович Зощенко жил здесь же этажом ниже с тридцатых годов до самой смерти в 1958-м. Теперь тут музей. Всего две комнаты: кабинет писателя и литературная экспозиция. Тихо, печально, очень скромно… Книги, письма, фотографии, награды… «В девятнадцать лет я был уже поручиком, в двадцать имел пять орденов. Но это не означало, что я был герой, это означало, что я два года был на позициях», — писал Зощенко в одной из своих книг. Каково было пережить боевому офицеру обвинение в трусости.

И здесь, и в музее Ахматовой в Фонтанном доме — письма Сталину. Поэт и сатирик, оба обращались к вождю. Вглядываться в эти строки, вчитываться в них сейчас — просто вся душа переворачивается. Зощенко — Сталину: «Я никогда не был антисоветским человеком… Я никогда не был литературным пройдохой или низким человеком». Ответа не последовало. В 1953 году — просьба Зощенко о восстановлении в Союзе писателей и снова: «…Я никогда не был не советским писателем». Его изволили принять заново. Но до 1956 не вышло ни одной его книги. А после смерти очевидец писал о церемонии прощания: «Гражданскую панихиду провели на рысях».

Кабинет Зощенко. Фото автора

Анна Андреевна отправила письмо вождю еще в 1935 году. «Прошу Вас вернуть мне мужа и сына, уверенная в том, что об этом никогда никто не пожалеет». Николай Николаевич Пунин, ее муж, погиб в лагерях, сына Льва четырежды арестовывали, он провел в ГУЛАГе пятнадцать лет, окончательно освободился в 1956 году. (В Петербурге теперь есть музей-квартира Льва Николаевича Гумилева).

В музее видишь фотографию, сделанную в начале 1946 года в Колонном зале Дома союзов. И подпись Анны Андреевны: «Это я зарабатываю себе постановление». Тогда при появлении Ахматовой на сцене зал встал, зааплодировал. Говорят, что Сталин раздраженно спросил: «Кто организовал вставание?»

В музее факсимильная, вся черная, расплывчатая копия «Петроградской правды» от 1 сентября 1921 года с официальным сообщением о раскрытии заговора (полностью фальсифицированного) против Советской власти и расстреле заговорщиков из «Петроградской боевой организации». Под номером 30 — Николай Гумилев: «33 л. дворянин, филолог, поэт, б. офицер. Активно содействовал составлению прокламаций к.-револ. содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов…» Эти строки восемьдесят пять лет назад Анна Андреевна прочла на стене на Царскосельском вокзале…

Музей в южном флигеле Фонтанного дома, бывшего дворца графов Шереметевых, создан к столетию Ахматовой. Квартира ее мужа искусствоведа Николая Пунина стала и ее домом. Здесь одно время находился институт Арктики, входить к себе надо было по пропускам, где в графе «должность» стояло «жилец». Сюда на сундучок в коридоре приехал жить сын Лев. Отсюда уводили в «черный ворон» и его, и Пунина. Здесь, в бывшей детской, осталась жить Анна Андреевна, когда они расстались с мужем. Кабинет, столовая, даже кухня с утварью в расширении коридора…

Мемориальные музеи, конечно, нужны, интересны, они толчок к познанию. (Посетительница в музее Зощенко выразилась после быстрой пробежки по комнатам: «Шла мимо, думаю, дай зайду. А ничего себе у него квартирка была, в центре». Да уж, живучи типы Михаила Михайловича). И все же… это лишь слабые штрихи к портрету, к личности. У Ахматовой, по сути, никогда не было своего дома. И здесь, уж извините, как бы ни старались устроители, лишь несколько личных вещей, которые сберегли близкие, — гребень, чемодан, крест, старое слепое зеркало… Оставленные оформителями слои обоев за десятилетия создают большую ауру, чем восстановленные скромные интерьеры. То, что не изменяется, как и лестницы, это вид из окон. Шереметевский сад за окном, даже обновленный, с новыми газонами, дорожками, старые в нем клены больше дают сердцу, чем комнаты. Есть много фотографий Ахматовой под этими еще молодыми деревами.

В музее Блока на улице Декабристов в излучине реки Пряжки тоже вроде все сохранено, как было, вроде. Но ведь вещи стареют… Служительница сделала милость, открыла дверь на черную лестницу: «Вот отсюда пришел к Блоку молодой Есенин. А после революции и сам Александр Александрович здесь поднимался, а с парадной матрос ходил, матрос тут жил, Блока уплотнили, стенку поставили, так что такой анфилады не было». Жалкое впечатление оставляют всякие мелкие бытовые вещички: жили люди, и вот умерли, да еще так рано, как Блок «от нехватки воздуха», а мы теперь ходим, смотрим… Самое яркое здесь — вид из окон: на верфи, на «ледяную рябь канала». Ведь это все видел и поэт… В узком дворе огромный пень — недавно клен спилили. Под ним, тогда еще молодым деревцем, восемьдесят пять лет назад прощался народ с поэтом…