– Андрей Валерьевич, 100-летний юбилей музея совпал с эпидемией коронавируса. Каким для музея выдался этот год?
– Странный был год, необычный, я бы назвал его «кармическое столетие». Из-за коронавируса нам пришлось работать в новых, непривычных условиях. Потери из-за ограничительных мер, конечно, были значительные, но, в целом, все, что мы хотели, мы сделали. Посещаемость у нас даже и в таких обстоятельствах все равно выше, чем у многих наших коллег и даже некоторых театров.
– Какие события года вы бы назвали самыми значительными?
– Несмотря на обстоятельства, очень удачно у нас в онлайн-формате прошла акция «Ночь музеев» и фестиваль «Музей для людей». Также среди событий года я бы выделил историю с мамонтами. Мы завершили строительство нашего мамонтового зала на Вокзальной магистрали в «Музее природы», приобрели второй скелет мамонта, и теперь у нас есть звездная пара – Самсон и Матильда. Они счастливы вместе, и мы, все горожане, счастливы за них.
Юбилейный год, конечно, проходит немного смазано, но есть и другая сторона медали. Благодаря тому, что у нас были простои, мы больше времени смогли уделить какой-то рутинной, но необходимой работе. Так, мы достроили два последних зала в экспозиции «История Новосибирской области» и начали реэкспозицию в цоколе в экспозиции «Сибирь в древности».
– Какие фишки существуют в современных музеях, как привлечь людей?
– Можно привезти дорогое и очень известное имя, можно сделать любой интерактив – время от времени мы этим пользуемся, например, привозим в Музей природы каких-нибудь экзотических пауков. Фишек бывает очень много, но задача у музеев – не просто привлечь людей и заработать денег. Мы бы хотели, чтобы люди видели наши экспонаты, чтобы они останавливались у интересных вещей и хотя бы на время отдыхали от бесконечной стрессовой гонки, фиксировали свое внимание на чем-то другом. Тогда они получат правильные, хорошие музейные эмоции.
– Ваш музей на хорошем счету. Что значит в музейной индустрии быть лидером, сколько это стоит? Насколько далеко вы от идеальной картинки?
– Мы действительно один из передовых музеев в стране. С точки зрения региональных – по многим позициям лучшие. У нас происходят хорошие события, у нас интересно, современно. Но при этом мы и настоящий олдскульный музей. Мы выработали свои принципы работы, у нас есть собственное представление о качестве. Я убежден, что баланс между заигрыванием с аудиторией и музейными ценностями должен обязательно сохраняться. Это требует не столько денег, сколько мозгов и слаженной командной работы. Надо правильно делать свое дело и не надо бежать за сиюминутным.
Соревноваться со смартфоном бессмысленно. Пока ты пытаешься сделать что-то сверхсовременное, все технологии уже появились в телефоне. Я отдаю себе отчет, что клиповое мышление мы не преодолеем. Наша цель сейчас – давать правильную нагрузку мозгам и снимать социальную напряженность. Я глубоко уверен, что человек, который часто ходит в музей, гораздо проще справляется со стрессами, он меньше нервничает, он умеет останавливаться в потоке информации. Музей хорош тем, что в нем все настоящее, чтобы посмотреть – надо прийти.
– Какие экспонаты вашего музея наиболее ценные? Есть ли среди них те, которые находятся в фондах с момента основания?
– У нас есть целый ряд предметов, которые, как мы считаем, могли попасть в наши фонды в 20-30 годы. Тогда на территории нашего региона активно работали экспедиции Красного Креста и экспедиции по изучению народов Севера. Экспонаты, привезенные из этих экспедиций, и являются самыми ценными, но записаны они только 1949 годом. Дело в том, что во время Великой Отечественной войны учетная документация музея пропала, а новая стала заводиться только через несколько лет. К числу самых ценных я бы отнес этнографические коллекции, например, нашу знаменитую шаманскую коллекцию.
– Много ли в музее экспонатов, которые не выставлялись вообще ни разу?
– Такого у нас в краеведческом музее две трети. В наших фондах 270 тысяч единиц хранения, из этого мы в лучшем случае показываем 7-8 тысяч предметов в год. Нет шансов показать все, это и не нужно. В музее всегда есть предметы, у которых нет шансов выставиться, и это нормально.
К примеру, научные коллекции, которые собирались только для научных целей. Возьмем те же остеологические собрания – просто кости из раскопок, их смысла нет выставлять, но в интересах большой науки они должны где-то храниться, музей – это хранилище.
Есть вещи, которые мы не можем показать, так как они просто не входят в наши залы. К таким экспонатам можно отнести первый в Новосибирской области трактор. Он хранится сейчас в сельскохозяйственном колледже и не помещается ни в одной наш дверной проем.
– Расскажите о тайнах хранилища вашего музея. Хватает ли вам места? Есть ли у вас коты?
– Нет. У нас нет ни одного кота, и я считаю, как бы это ни было мимимишно, в музее никаких котов быть не должно, как и других животных.
Хранилищ нам, конечно, не хватает, и это большая проблема. Когда мы уходили на ремонт в 2012 году, у нас все хранилища занимали порядка 700 квадратных метров. Сейчас – 1000 квадратов, но этого мало, хранилища надо расширять. Нам давно обещают помочь с помещениями, но пока не получается, нет возможности. Мы ведем переговоры, есть разные варианты, к столетию музея решить эту проблему не удалось. Если придется разбирать, к примеру, экспозицию Музея природы, нам совершенно некуда ставить все эти экспонаты.
– Существует махровый стереотип, что в музеи ходят одни ботаники. Так ли это?
– На самом деле публика в музее за последние годы сильно изменилась. У нас я часто вижу молодых людей и девушек до 30 лет. Я бы сказал, даже появился тренд – мода на интеллектуальный досуг. Если раньше над ботаниками, назовем их интеллектуалами, даже посмеивались, сейчас ботаном быть хорошо. Хорошо иметь мозги и какие-то умные развлечения – это в тренде. Умные люди больше зарабатывают, они и на брачном рынке выглядят лучше.
Самые интересные материалы сайта за все годы объединены в рубрике «Лучшие материалы VN.RU».
