Михаил ЛАВРЕНТЬЕВ: Академгородок — малая родина большой науки

В череде разнообразных и ярких мероприятий именно юбилей Лаврентьева стал условным центром тяжести, связующим звеном, для нас же — информационным поводом подвести определенные итоги года как с точки зрения сибирской науки (которая давно стала «градообразующим» фактором для нашего региона), так и немного шире: о влиянии нового Знания на сегодняшний день: что удаётся, а что не очень, и что нужно делать, чтобы успехов было больше.

Обо всем этом в канун Нового года мы поговорили с внуком Михаила Алексеевича Лаврентьева, заведующим лабораторией программных систем машинной графики Института автоматики и электрометрии СО РАН, ведущим научным сотрудником Института математики им. С. Л. Соболева СО РАН, деканом факультета информационных технологий Новосибирского государственного университета доктором физико-математических наук Михаилом Михайловичем ЛАВРЕНТЬЕВЫМ.

Сверка курса
— Если позволите, давайте с года Лаврентьева и начнем: что в нем было, на ваш взгляд, наиболее значимым, ярким, какие доминанты с вашей — персональной — точки зрения можно выделить?

— Во-первых, очень приятно, что Сибирское отделение объявило 2010 год годом Лаврентьева, что к начинанию присоединился и Советский район. Общими усилиями было подготовлено множество разноплановых мероприятий. Их разнообразие полностью отвечает, кстати, широте личности Михаила Алексеевича, масштаб которой огромен.

Отрадно, что в этом году Институт гидродинамики им. М.А. Лаврентьева провел «Лаврентьевские чтения» по математике, механике и физике. По сути, это международная научная конференция, которая традиционно проходит в августе раз в пять лет, в том числе и в этом году, где я выступал с докладом и считаю, что чтения и в этот раз прошли хорошо.

Удалось сделать новый фильм про Михаила Алексеевича, расширяющий наше представление о нём с сегодняшних позиций. Его снимал режиссёр Владимир Эйснер, который уже про многих ученых делал ленты, и мне кажется, фильм получился.

Еще одно явление хотелось бы отметить — Михайлов день, яркий праздник, обязанный появлением на свет общественному движению, а по большому счету — группе инициативных людей, которые предложили 19 ноября отмечать как день рождения и Михайло Ломоносова, и Михаила Лаврентьева, который родился в тот же день, что и создатель Российской академии наук.

Но, помимо мероприятий, прошедших, скажем так, непосредственно под знаком Лаврентьева, минувший год был символично отмечен рядом событий, значимость и глубину которых трудно переоценить.

Активно развивается Сибирское отделение, реализован ряд крупных научных проектов. Университет всё больше заявляет о себе как об одном из лучших образовательных учреждений страны и как исследовательский центр со своей научной мыслью. В этом году начал действовать технопарк новосибирского Академгородка. И не только я так считаю, это мнение многих — Михаилу Алексеевичу не всё удалось реализовать в полной мере при основании Сибирского отделения: в том числе до конца проложить путь, по которому научная идея, разработка превращались бы в то, что сейчас называют «товаром», а в советское время говорили, «доведено до стадии, востребованной производством».

— Но ведь еще в лаврентьевские времена для практического использования достижений фундаментальной науки в Сибирском отделении АН СССР создавался «пояс внедрения»?

— Правильно! Были, были попытки сделать «пояс внедрения». Но это не в полной мере получилось. Хотя организационная структура была придумана и элементы её живут до сих пор. Но в советское время эта структура не укладывалась в жёсткое русло исключительно государственной экономики, оказалась вне системы существовавших координат. «Вспыхнуло», правда, на короткое время научно-производственное объединение «Факел», позволявшее молодым сотрудникам в известной мере реализовывать свои научные творческие силы, но… Сейчас инновационная деятельность возведена до уровня первоочередных задач всего общества. И технопарк та структура, которая поддерживается областным бюджетом и призвана помочь инициативным ребятам довести свою идею до воплощения или до степени, когда интеллектуальную собственность можно передать кому-то другому, кто уже сделает это товаром.
И это тоже символический шаг завершающегося года.

«Пороги» русла развития
— Михаил Михайлович, продолжая эту тему, скажите, пожалуйста, как складывается судьба вашего предприятия «ГЕОсофтЛАБ», которое возникло в конце июля?

— Да, в этом году нам удалось зарегистрировать первое малое инновационное предприятие при Новосибирском государственном университете, созданное по 217 Федеральному закону. В учредителях — НГУ, Институт нефтегазовой геологии и геофизики СО РАН и компания «СофтЛаб- НСК». Такого состава учредителей нет ни у одного малого инновационного предприятия, которых в России создано чуть менее шестисот.

Достаточно много сил отняла бюрократия: как все это оформить, как предприятие запустить и т. п. Но тем не менее предприятие в этом году выиграло два конкурса, через него прошли первые деньги, всё идёт своим чередом.

Однако мы столкнулись с несовершенством законодательства: предприятие, как оказалось, не может находиться на упрощенной схеме налогообложения, нам пришлось платить НДС, хотя в финансовые планы это никоим образом не укладывалось.

Давайте посмотрим, что произошло под занавес года. Да, малые инновационные предприятия могут с первого января 2011 года перейти на упрощенную схему налогообложения, но! Для этого надо было подать заявление до первого декабря, а легитимная возможность сделать это появилась только после 28 ноября! Практически времени подать заявку на упрощенное налогообложение не было, и на следующий год мы опять вынуждены платить НДС.

Тем не менее мы планируем свою деятельность дальше, готовимся, в частности, принять участие в конкурсах Минобрнауки на проведение исследований, которые будут организованы именно для малых инновационных предприятий, созданных по ФЗ-217. Договариваемся также с производственными предприятиями о выполнении заказов для них.

Словом, предприятие «ГЕОсофтЛАБ» состоялось — оно не просто зарегистрировано, оно выполнило уже два проекта, и у нас есть задел на следующий год. И, конечно же, хотелось бы, чтобы наши законы помогали нам что-то делать, а не мешали.

— Оттолкнувшись от реалий нашего времени, от того, с чем ученым двадцатого века не приходилось и сталкиваться, позвольте задать вопрос о преходящем и вечном в науке. Что, на ваш взгляд, осталось неизменной ценностью научной жизни? Что видится преходящим, к чему приходится привыкать и к чему, быть может, душа привыкать вообще не должна?

— Думаю, вечные ценности науки никак не изменились: фундаментальная наука должна производить Знание или, если хотите, воспитывать людей, носителей этого нового Знания. В этом смысле ничего не изменилось.

Участие, например, в работе инновационных предприятий — это веяние времени, к которому можно по-разному относиться, и где, кроме положительных моментов, есть и отрицательные. В частности, то время, которое мы затрачиваем, чтобы поставить на ноги предприятие, реализовать проекты, мы отнимаем у самих себя, у фундаментальных исследований, которых могло быть больше.

С другой стороны, мы работаем в сложившейся системе, и сейчас наше государство переходит к такой политике, что «наука должна зарабатывать», «университеты должны учиться зарабатывать». С этим можно спорить, потому что фундаментальная наука зарабатывать не должна и не может. Университеты в первую очередь должны готовить специалистов, а собственно зарабатывание денег может существовать как дополнительный род их деятельности.

Немало говорится и о том, что «в России наука работает не эффективно». С этим тезисом просто необходимо спорить.

Несколько небольших примеров. Например, при попытке сведения оценки эффективности труда научного сотрудника к одной цифре обязательно фигурирует тот или иной «индекс цитирования». Однако в различных базах данных, которые работают абсолютно по-разному, вы можете на одну и ту же фамилию получить совершенно разные данные о числе публикаций, индексе цитирования и других подобных показателях.

Оценить эффективность работы ученого в цифре — это всегда вещь лукавая. К тому же сравнение наших ученых с западными, мне кажется, абсолютно некорректным: по тем деньгам, которые вкладываются в ту или иную работу, по зарплатам, по затратам — налицо несопоставимые вещи. И если отнести затраты к результатам (в сравнимых единицах), то работаем мы не менее эффективно, а может быть, и более того.

Кроме всего прочего, есть и такая проблема: выпускник университета имеет очень много соблазнов пойти в коммерцию, в банк — не в науку, одним словом. Так, выпускники нашего факультета — готовые, хорошего уровня программисты, которые в любой организации найдут свое место. И допустим, что выпускник вуза хочет продолжить свое образование и поступить в аспирантуру, пойти работать в институт. Но если в аспирантуру его еще можно взять, то в институт на ставку — невозможно, ставок просто нет. Если взять средний для Сибирского отделения институт, в котором около четырехсот сотрудников, то в советское время молодых специалистов приходило туда 10 — 15 человек ежегодно. Сейчас — два-три человека.

И подобных проблем много. Часть из них зависит от позиции руководства РАН, что-то в компетенции Минобрнауки.

Но даже в том случае, когда финансы, казалось бы, есть, приходится сталкиваться с бюрократическим атавизмом прежних времен. Приведу такой факт: НГУ является одним из национальных исследовательских университетов, который еще в прошлом году, в первой волне, выиграл конкурс за этот статус. И вот уже второй год для реализации разработанной им программы федеральные деньги по ней приходят лишь в конце ноября!.. А освоить их нужно до конца года. Месяц! А ведь речь идет о достаточно крупных суммах, израсходовать которые при этом можно только в результате тендеров и конкурсов. Когда подобная ситуация возникла в первый год, можно было какие-то оправдания найти, но сейчас, когда университет уже финансируется по конкурсу «в штатном режиме», опять эти деньги свалились в конце года!

— По-моему, в первый раз даже на заседании президиума СО РАН поднимался вопрос, насколько трудно в таком скоропалительном темпе осваивать серьёзные средства…

— Да, именно. И подобные проблемы есть и в других регионах страны. А ведь ситуация касается всего, не только покупки оборудования. Например, в бюджете национального исследовательского университета предусмотрены деньги на мобильность ученых — мол, ученый должен смотреть, что делается в разных странах и участвовать в работе международных конференций. Но сделать это на средства бюджета научного института вообще невозможно — там нет таких денег. В программе национального исследовательского университета это заложено. Но вспомним: деньги приходят лишь в конце ноября и истратить их нужно за оставшийся месяц. Нелепость какая-то.

— Своего рода «вечное в науке…»

— Хм, вечное… Я бы сказал, вечное в организации науки. Потому что здесь, в принципе, можно было бы сделать эти деньги переходящими в следующий год, пусть с какими-то обоснованиями…

«Мы живём здесь»
— Насколько Академгородок самоценен как явление сегодня? Остался ли он малой родиной прежде всего для учёных? Вы лично могли бы написать «место рождения — Академгородок»?

— С удовольствием написал бы и считаю, что так оно и есть. Хотя, конечно, Академгородок изменился по сравнению с годами его создания. Небольшая характерная деталь: знакомые рассказывают, что раньше квартирная дверь на Морском проспекте не запиралась на замок — не было такой необходимости. Естественно, мы сейчас живем в таких условиях, когда это невозможно. Тем не менее уникальная атмосфера городка осталась. Её особенно чувствуешь, когда прилетаешь из какого-то другого города или приезжаешь даже просто из центра Новосибирска — здесь даже лица немного другие…

Кроме того, СО РАН и Академгородок отметили уже свое пятидесятилетие — «конструкция», созданная Лаврентьевым, оказалась очень устойчивой. То есть принципы, заложенные при ее построении, оказались, на мой взгляд, очень правильными и жизненными. Кстати, по образцу именно нашего Академгородка были созданы несколько научных центров: прежде всего называют Цукуба под Токио, Тейджун в Южной Корее и центр под Парижем. В этих центрах, как и у нас, собраны исследовательские институты разного профиля. В СССР был осуществлен немного другой опыт, когда Дубна — это ядерные исследования, Пущино — биология, Черноголовка — химия, а вот такого места, где были бы представлены разные направления вместе, не было, Академгородок — первый. И то, что он и сегодня, и завтра останется в авангарде, вне всякого сомнения.

— Позвольте, Михаил Михайлович, немного заглянуть в круг семейный. С той точки зрения, как мы говорим о некоем совершенно уникальном микроклимате Академгородка, в чем заключается, может быть, само понятие «семьи Лаврентьевых»?

— Мы себя не мыслим в отрыве от Академгородка. Мы живем здесь. Правда, сейчас часть молодого поколения нашей семьи распространилась по иным странам, но все мы собираемся здесь как минимум два раза в год (один из них — в Новый год), и поэтому семья Лаврентьевых в Академгородке будет.

— Фамилия Лаврентьев — гарантия академических горних трудов?

— Нет, фамилия гарантией быть не может никогда! (Смеется.) Но мы, Лаврентьевы, по крайней мере работаем или работали в институтах и в университете. Это остается неизменным, я надеюсь, что так будет и в дальнейшем. Но подчеркну: не фамилия должна быть во главе угла, а дело и любовь к Академгородку — вот это должно быть объединяющим, а какую вы носите фамилию, это не так уж и важно.

— Сейчас, в канун праздников, поделитесь, пожалуйста, новогодним воспоминанием в семье Лаврентьева-деда.

— На Новый год всегда были мандарины и бенгальские огни. В другое время мы их никогда не видели. А Михаил Алексеевич всегда собирал детей вокруг чего-нибудь особенно привлекательного. Что-то должно греметь, гореть, свистеть! Можно сказать, что он сам любил яркое. И поэтому Новый год — это обязательно какой-то шум в хорошем смысле, это фейерверк на улице… То есть это было время, когда тебе было весело, интересно и хорошо. И при этом всегда был Михаил Алексеевич. В сущности, он и сам всегда был юным душой человеком.

* * *
Наша беседа с Михаилом Михайловичем под занавес заглянула в 2011-й год, и он поделился своими научными планами, рассказав, что буквально на этой неделе они с коллегами получили графическую карточку нового поколения, которая в разы (если не в десятки раз) позволит ускорить технологические расчеты. И некоторые из практических задач теперь становится возможным решать не на кластере, а на персональной технике, и сейчас в планах — завершить пару работ в этом направлении…

Но вдруг разговор вернулся, казалось, на шаг назад, и взгляд моего собеседника вновь вспыхнул:

— Конечно, Академгородок — место на земле совершенно уникальное. Меняются люди, времена и даже эпохи, но главное в них всё же остаётся — то, что создал Михаил Алексеевич Лаврентьев, не просто Академгородок, университет, физматшкола… Он создал систему, которая притягивает людей. Своеобразное магнитное поле творческого поиска. И мы будем это сохранять.