Колыбельная от Вероники

Оперная примадонна поет своей маленькой дочери арии и готовит новые проекты — ее планы расписаны до 2017 года

Новосибирцы не слышали божественного сопрано Вероники ДЖИОЕВОЙ полгода, поэтому ждали ее, как всегда, с нетерпением. В последнюю весеннюю встречу она была полна эмоций, желаний, планов и… некоторых противоречий. Во-первых, конечно, ждала дочку, радовалась, что наконец обрели с мужем, дирижером Алимом Шахмаметьевым, свой уголок — квартиру в Праге (оттуда удобнее всего передвигаться по миру и летать в Россию и Осетию), а во-вторых, никак не могла представить: как все в реальности совместить, не нарушив основательно творческих планов. И вот Вероника приехала в «родной театр», так всегда она называет наш оперный (ее первый театр после консерватории, здесь же лежит трудовая книжка), спела Ярославну, Микаэлу в «Кармен» и поделилась радостными новостями — все намеченное сбылось…

«Все время былана сцене»
— Родила я доченьку Адриану 8 июня, до восьмого месяца пела. Через месяц опять вышла на сцену. Многие даже и не узнали, что я, оказывается, родила: костюмы носила сценические, все время была на сцене.

— Доченьку назвали в честь героини оперы Адриенны Лекуврер?
— Меня многие об этом спрашивают — нет, нет. Имя понравилось моему брату. Я хотела назвать осетинским именем Алана, но брат сказал, что она будет жить в Европе, пусть и имя будет европейское. И так фамилия у нее Шахмаметьева, сложно латиницей писать — много букв, пусть хоть имя будет европейское. Пока же мы ее с Алимом называем и Мисуня, и Масюся — у нее много ласковых уменьшительных имен…

— Что-то изменилось с рождением малышки? Вот вы вышли на сцену, начали петь...
— Не знаю, но все сказали, что голос стал красивее, глубже. Сама я каких-то изменений не заметила, потому что уже через полмесяца начала заниматься с педагогом там, в Праге. Потом была занята в проекте «Звезды оперы в Монако», где участвовали и шесть российских певцов, в том числе всемирно известные Мария Гулегина, Владимир Галузин, Алексей Марков. Мне выпала честь представлять русскую классическую музыку, тогда мне и сказали, что голос звучит на удивление хорошо, хотя я еще кормила малышку грудью…

— Первое, что спели?
— Все лирическое, чтобы не нагружать голос: ту же Адриенну, впервые спела арию Джудитты из оперетты Легара, Лауретту, а в конце вместе с Гулегиной и Дмитрием Поповым — «Застольную» из «Травиаты».

«Мне хочется много!»

— Ваш творческий график усложнился? Или вам приходится себя ограничивать?
— Просто увеличились перелеты. Там, где появляется немного свободного времени, я лечу в Прагу… В этом сложность. А так — мне хочется все, мне хочется много! Все звонят, и бывает очень обидно, когда один проект наслаивается на другой и приходится от чего-то отказываться! У Алима тоже очень много проектов, особенно в Европе. Вчера прилетел сюда на концерт, в Питере у него тоже оркестр…

— Возвращаясь к Адриане: в семье два больших музыканта — у ребенка голос оперный еще не прорезался?
— Да нет: она очень спокойная, улыбчивая. Но когда я ей не колыбельные, а свои арии, например, из «Дон Карлоса» пою, она плачет — пока ей не очень нравится. У нас дома все время звучит музыка, в основном Моцарт — ребенок постоянно в музыке. В Европе, вообще, это норма — с пеленок прививать детям вкус к классике. Кстати, нам очень повезло с соседями, они все знают, что мы музыканты, и относятся к этому благосклонно. Моя ближайшая соседка, оказывается, и вовсе бывшая оперная певица — лирико-колоратурное сопрано: она специально сидит на балконе и слушает мое пение…

— Притом что голос стал еще красивее, вам пришлось применять какие-то восстановительные методики и вообще, они нужны?
— Обязательно! Умные певицы восстанавливаются и выходят на сцену только через шесть месяцев. По крайней мере, так было раньше… А сейчас такое быстрое время, сейчас никто не ждет никого — некогда! — и надо очень быстро двигаться. Много работать над собой. Я записываю все свои спектакли и репетиции, потом привезу их в Прагу, мы будем слушать с педагогом, анализировать, над чем работать больше.

У меня три коуча — в Праге, Амстердаме и Нью-Йорке. Раньше было жалко денег — все это безумно дорого! — но что делать?! С одним я занимаюсь пением на немецком языке, с другим — на итальянском: европейская школа сегодня необходима. Сейчас такие тенденции — другое звукоизвлечение, нежели раньше, поэтому работы очень-очень много.

«Спасибо партнерам и друзьям»

— Планы, связанные с нашим театром?
— На днях отдам директору свое расписание. К сожалению, на «Травиату», на новую постановку я уже не попадаю, потому что у меня в апреле «Князь Игорь» в Гамбурге. Но, надеюсь, поеду со своим театром в мае в Красноярск на гастроли.
— В Гамбурге, в Штаатсопер «Князь Игорь» авангардный, у нас, можно сказать, классический. Как вы между двумя такими разными Ярославнами существуете?

— Достаточно сложно. Путаются партии. Тут другой дуэт — приходится переучивать. Помогают мои новосибирские партнеры и друзья. Я им очень благодарна. Ира Новикова, она пела Ярославну, меня буквально вводила в спектакль. К тому же в русской музыке очень важно слово. В белькантовой — иначе, там ты поешь на гласных, тут с согласными. Да еще зал такой большой. Например, в слове «скоро» надо выпевать тройную «р». Хорошее, как говорят у нас, «кусание» слова очень приятно зрителю. Я сама как зритель, если у певца плохое слово, начинаю раздражаться.
Поэтому очень стараюсь — русская опера не может существовать без внятного слова. Такого, например, как у нашего солиста Юрия Комова. Я с него всегда беру пример и сегодня говорила: «Тебе надо организовывать мастер-классы для нас, вокалистов, тебе есть что рассказать». Он даже говорит на сцене как в микрофон. Юра — феномен. Сколько раз с ним пела, всегда следила, как он это делает… Он очень талантливый. Впрочем, как все наши солисты — у каждого есть что брать, у всех можно чему-то учиться… И все готовы помочь. Может быть, потому что я здесь мало бываю, мне все рады (смеется).

У меня всегда была мечта, чтобы я работала в лучших театрах класса А — в Европе, в России — и чтобы везде была по чуть-чуть. То есть сидеть постоянно на одном месте я бы, наверное, не смогла. Мне надо петь постановки и знать, что в разных театрах происходит.

Ностальгия по совершенству

— На радость новосибирцам вы пели у нас и «Травиату»…
— Это родной для меня спектакль — классический, красивый. Мне кажется, все певцы опять начинают по-особому любить классику. И, думаю, мир вернется к тому, что не будут театры приглашать режиссеров, не разбирающихся в голосах, озадаченных только своей интерпретацией оперы. Я думаю, во времена Бастианини и Тибальди режиссеры так не доминировали. Теперь на афише первым делом — дирижер и режиссер. Это неправильно, потому что все держится на певцах. И то, что случается, когда в афише не указывают имена исполнителей даже главных партий, — нонсенс.

Да, раньше были статичные постановки, и певцы так не двигались на сцене, как сегодня, но слушаешь записи и понимаешь — это другая планета! Какие голоса! Почему же сейчас такого качества вокала нет?! Если все идет, как хочется режиссеру… То, что порой мы видим, к примеру, в Мюнхенском театре, когда какие-то голые старики выходили на сцену, что, зачем?! Чтобы только отличиться? Певцы не выдерживают, срываются…
Я в последнее время вся в ностальгии по прежним голосам, слушаю записи, восторгаюсь. Практически современных певцов и не слушаю. Поняла для себя одно: петь в «Метрополитен-опера», в «Ла Скала» — прекрасно и престижно для певца. Но не столь важно, где ты поешь, важно, как ты поешь. Когда нас не будет, тогда по записям будут судить, кто как пел. Да, да (смеется), уже и о таких вещах думаешь…

— Творческие планы до какой даты расписаны?
— До 2017 года.

— И что это?
— Вена… У вокалистов короткий век, мы торопимся петь. И еще: если тебя признали там, признают и здесь.