В пекле первых дней...

Cохраним в каждой семье память о солдатах Великой Отечественной войны

Всероссийская акция «Бессмертный полк» зародилась в Томске в 2012 году. Сегодня к акции присоединяется уже вся Россия. «Советская Сибирь» предлагает своим читателям создать на страницах газеты свой «Бессмертный полк». Если ваши деды, отцы и матери, дяди и тети воевали, трудились в тылу, помогали фронту, нельзя допустить, чтобы их имена и лица были забыты. Присылайте снимки и небольшие рассказы о ваших родных и близких. Их увидят многие жители нашей области, помянут их добрым словом и скажут им спасибо за Великую Победу.

Сегодня в нашем «строю» — младший лейтенант Иван Николаевич Аверьянов. О нем рассказывает сын — Геннадий Иванович Аверьянов.

Отца своего, Ивана Николаевича, держу в детской памяти. Многое стерло время, что-то осталось в ретуши. В памяти сохранились детали, не более того. Мне было шесть лет, когда его не стало.

Папа служил «кадровую», и мы, оставив родное село Лобино, что в Краснозёрском районе, жили в военных городках Омска, Сталинска, приняв вместе с родителями армейский образ жизни. В памяти отец предстает только военным — в гимнастерке, шинели, шлеме, пилотке или фуражке.

Он был артиллеристом
Отец был артиллеристом, и я видел его около пушек, то верхом на коне или на лыжах — тогда, в предвоенные годы, физической подготовке бойцов уделялось много внимания. Мы, пацаны, во многом хотели походить на военных. Поэтому пока нас не прогоняли или мы им не надоедали, с палками на плече маршировали на плацу вслед за солдатским строем, пели строевые песни, а как только освобождались мишени, кололи их своими палками-винтовками в «ближнем бою».

Отец мои активные военные потехи поощрял. Во всяком случае, когда он на улице занимался со своим взводом, нас от солдат не отгоняли, как это часто делали другие командиры. Нам даже разрешали посидеть на пушке, покатать пулемет. Дома, в комнате казармы, он часто катал меня верхом на своей спине, а я кавалерийской шпорой в руке подгонял его: «Быстрей, быстрей». Мама говорила мне, что отец был статным, красивым мужчиной, умел хорошо играть на гитаре, плясать, являлся постоянным участником армейской художественной самодеятельности.

Он будет завоевывать нам счастье
В мае 1941 года военная часть, в которой служил отец, была перебазирована на Украину под Житомир, в город Новоград-Волынский. В начале того месяца у меня появилась сестренка Галя. Отец ее видел один раз, и то через окно роддома. А потом началась война.

С фронта от него пришло письмо, датированное 5 июля и написанное карандашом. В нем он сообщал, что город бомбят. И хорошо, что он не успел нас сюда вывезти, хотя в начале июня такой вызов уже состоялся и мы засобирались к отцу. «Здесь народ не знает, куда деваться», — писал он. Советовал вернуться в Лобино, что мы и сделали в 1942 году.

Нам, детям, отец желал в письме хорошо расти в нашей стране, а он будет завоевывать нам счастье. Правда, тут же приписал: «Если буду жив».
Но жить и воевать ему долго не пришлось. В очередном, теперь уже официальном фронтовом сообщении была похоронка на желтом прямоугольном пол-листке, напечатанная на пишущей машинке. Пустые пробельные строки были заполнены от руки, маме сообщалось: «Ваш муж, мл. лейтенант Аверьянов Иван Николаевич, пропал без вести при выполнении боевого задания». Случилось это под городом Новоград-Волынском Житомирской области, согласно документам, 8 августа 1941 года. Был он в звании младшего лейтенанта командиром взвода 651-го артиллерийского полка противотанковой обороны резерва главного командирования.

С 1941 года Новоград-Волынский у меня тоже связан с памятью об отце. Печальной памятью. О боях под этим городом, где был в июне-августе 1941 года один из укрепленных пунктов советской границы, я прочитал много. Для фашистов город оказался на пути к Киеву. И, как писал маршал Баграмян, у Новоград-Волынского, продержавшегося, кстати, дольше других укрепрайонов, было пекло. Там и остался наш отец. Погиб в 26 лет, провоевав, опять же если верить документам, чуть более полутора месяцев. Где место его захоронения, не знаем. Сколько ни писал в архивы, дальше названия украинского города Новоград-Волынский сведений нет.

Мать отца, моя бабушка, была украинкой. Он русский. Погиб, защищая Советскую Родину. Верю, что он никогда не думал, что по предательской воле недалеких политиков эта родина разделится на две и умирать ему придется на одной из них, чтобы жила вторая — Россия, где живем мы, его потомки, самые близкие ему люди.

Со слезами на глазах
Вернувшись в родное село, мама стала конюхом, большую часть дня оставалась в бригаде, за три километра от села. Потом работала дояркой, техничкой, разнорабочей — тогда профессию не приходилось выбирать, выполняли то, что требовалось. Тем более она была связана двумя малолетними детьми, которых сумела не только достойно вырастить, но и выучить.

Всю войну жили в ужасающей нищете: полуголодные, мы покрывались то цыпками, то чирьями…

После лобинской семилетки мама отправила меня продолжать учебу в единственную в Веселовском районе среднюю школу, где я ее и закончил, проживя три года в интернате. Но каждую субботу, после второй смены, в ночь, отправлялся пешком домой, за 25 километров, чтобы уже на следующий день в полдень возвращаться в Веселовку. За плечами была котомка с хлебом домашней выпечки, куском сала и мороженым молоком — так все ребята запасались едой на неделю, кто чем мог. О подвозе детей в школу не было и речи. Принцип был простой: хочешь учиться — учись выживать в трудных условиях. Может, поэтому ученьем дорожили, старались получить как можно больше знаний.

Несмотря на трудности, не помню, чтобы я плакал. Правда, было такое один раз, но от избытка чувств. Учился в третьем классе, когда в наше село пришла весть о Победе. Я был дома, к нам пришла учительница и сказала, что скоро будет митинг и мне, как сыну погибшего офицера, нужно выступить с речью. Дала мне два тетрадных листа с текстом, чтобы я выучил его наизусть. Перед митингом меня подстригли, за счет школы сшили новую рубашку…

Сначала я придерживался выученного текста, но потом, вспомнив отца, стал говорить своими словами о том, что чувствовал. И тут я увидел, что все женщины начали плакать. Не удержался и я — так и плакали мы все, пока меня не увели с высокой трибуны, сколоченной ради долгожданного митинга в честь Великой Победы.

Потом в селе еще долгое время было трудно жить, но настроение уже было другим — ждали только хорошего. И с каждым днем жилось все сытнее, стали возвращаться с войны мужчины… Но тогда ни им, ни семьям погибших еще не было в стране возможности дать столько заботы, сколько сейчас получают ветераны.