Начальник станции Темпельгоф

Оружия у гостей при себе не оказалось, а задние карманы оттопыривались от бутылок с крепким спиртным, которое гости прихватили с собой, чтобы познакомиться с союзниками и свести короткую дружбу. Дело было восьмого мая, все уже ощущали опьяняющий вкус победы. Гости хоть и объяснялись с русским на пальцах, так как толком иностранным языком не владел никто, вели себя свободно, если не сказать развязно. Выпитые бутылки они швыряли в конец зала, где те, упав не на мягкий паркет, а на плиты, разбивались вдребезги. Для Ивана Андреевича Костьянова же этот роскошный дом хоть и был собственностью противника, представлял несомненную ценность, которую следовало беречь.

В великолепном саду площадью около гектара уже зрели вишня, черешня, и девчонки из команды со станции Темпельгоф частенько в него наведывались. Самый центр Берлина. Рядом — аэропорт. С переходного моста прекрасно видны самолеты союзников, прибывающих на Потсдамскую конференцию. Отлично сохранившаяся старенькая фотография — лучшее напоминание о том времени.

Вскоре у Ивана Андреевича появился переводчик, который помогал общаться с зарубежными визитерами. А вот в Польше, где ему особенно запомнилась маленькая станция Заповедник пана Потоцкого, советского начальника станции Костьянова принимали за своего благодаря великолепному знанию украинской речи, созвучной польской.

Он считает себя хохлом, хотя дед, Иван Леонтьевич, пусть и проживавший в Полтаве, родом был из Черногории. Он часто ездил на историческую родину и привозил внукам на гостинец азвар — сушеные фрукты. Родился наш герой в огромном многонациональном селе Кундран, что в Убинском районе. Отца его звали Андреем Ивановичем, самого — Иваном Андреевичем, а сына снова назвал Андреем. Семейную фамилию продолжают сегодня двое внуков — Алиса и Арсений.

Детство было голодным, как у всех в то время. Как старший из четырех братьев, он рано отправился на заработки — уехал к родственникам в Кемеровскую область — на золотые прииски. Скучал по отцу, по маме, Марии Корнеевне, по младшим братьям. Сегодня в живых остались только сам Иван Андреевич и самый младший из Костьяновых — Александр. Петра, получившего на войне тяжелое ранение и из-за этого страдавшего впоследствии, не стало около двадцати лет назад. Ушел в мир иной и Василий Андреевич.

Вернувшись с заработков как раз в канун войны, наш герой, перейдя мостик через речку Каргат, обнаружил отчий дом осиротевшим, с заколоченными окнами. Он не знал, что семья, испытывавшая большие трудности, перебралась в Ташкент, где было немного посытнее. В этот момент он и услышал из динамика сообщение о начале войны... Растерянный и голодный, он поджарил конопли и уснул крепко-крепко. На другой день взял у председателя справку (паспортов еще не было) и вернулся в Кемерово, где тут же пошел учиться на плотника.

Не прошло и месяца, как самых крепких и рослых пареньков отобрали для учебы в железнодорожном училище. Так наш герой из будущего плотника переквалифицировался в составителя поездов. Когда заканчивал обучение, наконец-то встретился с родными, в связи с войной вернувшимися из Ташкента. Идет он по улице в новенькой форме, гордый, а навстречу бежит Сашка, младший брат, и тащит огромный арбуз. Вскоре отца призвали.

Станция второго класса Шимановская на Амурской железной дороге стала для Костьянова первым пунктом трудовой биографии железнодорожника. Начал Иван с работы стрелочника, отвечал за восточную стрелку. «Каганович как-то проезжал со стороны Владивостока, — вспоминает Иван Андреевич. — Мы старательно хлопали стрелками». В этом же году за усердие и ответственное отношение к работе попал на Доску почета в Свободном, где располагалось управление дороги. Из наставников первых лет особенно запомнился ему старший стрелочник станции Шимановская по фамилии Перепелица. «Он мне, как отец был», — говорит наш герой.

Спаслись немногие, лишь те, кто сумел добраться до леска, что располагался метрах в ста пятидесяти от путей. Иван, выскочив из вагона, упал в глубокую борозду и притих. Пули прошили новенький белый полушубок, но самого не зацепили. Когда самолет пошел на очередной заход, боец вскочил и что было мочи помчался к спасительному лесу.

На Шимановской он научился многому. Прошел практику не только стрелочника, но и дежурного исполнительного, а затем и распорядительного поста. Только-только восемнадцать лет исполнилось, подошла пора настоящей самостоятельной работы, и на тебе — повестка. Один или два дня всего сходил на дежурство, и призвали на фронт. Он уже знал, что отец, Андрей Иванович, погиб, а семья, получив похоронку, вернулась на малую родину, в Кундран.

Новобранцев отправили в Хабаровск в авиационное училище, но когда прибыли на место, оказалось, что набор завершен и летать орлам не суждено. А вот поучиться в пулеметно-минометном училище — пожалуйста. Вместо положенных шести месяцев усиленная подготовка длилась три месяца. Это было время разгара Сталинградской битвы, и новые кадры для фронта готовили спешно.

Пришел день, когда курсантам выдали новенькую форму, погрузили в четырехосные вагоны и отправили на запад. В вагоне ехало человек пятьдесят. Полки направо и налево, а по центру — печка-буржуйка. За едой бегали на кухню, находившуюся тут же, в составе. Каков пункт назначения, никто не знал, только и разговоров было на эту тему с разными предположениями. Наконец поезд загнали в какой-то тупик, судя по разным факторам, где-то в Подмосковье. Но не прошло и суток, как опять двинулись вперед и прибыли на станцию Воробей.

А затем был страшный день, оборвавший жизни сотен курсантов, не успевших даже увидеть врага в лицо, ни разу выстрелить… Самолеты налетели неожиданно — началась бомбежка. Спаслись немногие, лишь те, кто сумел добраться до леска, что располагался метрах в ста пятидесяти от путей. Иван, выскочив из вагона, упал в глубокую борозду и притих. Пули прошили новенький белый полушубок, но самого не зацепили. Когда самолет пошел на очередной заход, боец вскочил и что было мочи помчался к спасительному лесу.

Еще слышались разрывы снарядов, но Иван мчался, не обращая внимания ни на что и не разбирая дороги. А вокруг уже царила весна, таял снег, кругом виднелись проталины. То и дело наступал в лужи. Он вышел к неизвестной деревеньке, как и кое-кто из попутчиков по эшелону. Ни документов, ни знаков отличия, ни, собственно, звания. Его обещали присвоить по прибытии на место и там же выдать оружие. Кто таков? Откуда? «Сказал, что я только после окончания Хабаровского училища. Первый номер минометного расчета (это тот, кто носит ствол миномета)», — говорит Иван Андреевич. Чудом спасшимся предложили или направляться в пересыльный пункт, где примерно месяц будут выяснять твою личность, делать запросы в Хабаровск, или сразу на фронт. По слухам, в пересыльном пункте царил жуткий голод, и многие решили не тратить время на пребывание там. Костьянов попросился на фронт. Вскоре нашему герою присвоили старшего сержанта, а через месяц и звание старшины, в котором он пройдет всю войну.

И вот Курская дуга. Месяц новички рыли окопы. «Саперная лопата мне жизнь спасла не раз, — уверенно говорит Костьянов. — Во время налета главное зарыться быстро — осколки поверху проходят». Он оказался в первом эшелоне. В ста метрах впереди — немцы, часто в минуты затишья развлекавшие себя игрой на губной гармонике. Как-то не вязалась эта чудная музыка с обликом безжалостных убийц и завоевателей, но на войне встречались и не такие контрасты.

Подготовка к боям шла серьезная. Бойцы в окопах располагались метрах в шести-восьми друг от друга. Костьянову, как и другим, выдали дисковый автомат плюс как командиру взвода пистолет ТТ.

— У меня до сих пор перед глазами те танки и наши… погибшие. Небо черное, хоть и день был, — вспоминает Иван Андреевич. Взвод по приказу покинул окоп и пошел вперед. Как ранило в левое предплечье, Костьянов помнит плохо. А потом прибежала медсестричка, перевязала. К вечеру, когда наступило затишье, эвакуировали с поля боя. А потом были Тамбов, госпиталь и недолгая тихая, размеренная жизнь. Перед новыми испытаниями.

Он попал под Кировоград уже в составе другой воинской части. Снова подготовка к наступлению, очередная атака. Враг отступал и отступал. Но разрозненные подразделения и небольшие группки фрицев, отставая, маскировались и устраивали неожиданные засады.

Окоп был замаскирован под снопом. Враг, подпустив наших поближе, запустил противотанковую гранату. Сначала ударило волной, отбросило прочь. И тут Костьянов ощутил, что по ноге течет что-то горячее. Понял, что нога пробита огромным осколком. Оставшись один, без помощи, заполз в тот самый замаскированный окопчик, снял нательное белье и, скрутив импровизированный жгут, как мог перевязал ногу. Никого вокруг. Тишина периодически нарушалась. Наши-то отступали, то снова шли в атаку. Наконец установилось хрупкое равновесие. Через какое-то время показалась полевая кухня, доставлявшая обед уставшим бойцам. Но сопровождавшие кухню солдаты не услышали криков раненого Ивана. Только к вечеру, возвращаясь назад, они обнаружили истекающего кровью бойца.

Не скоро Костьянов попал в маленький госпиталь, расположившийся в деревенской избе. Дом состоял из двух комнат, в одной уложили на постеленную на пол солому человек двадцать тяжелораненых, а во второй молодые женщины-доктора делали операции. Единственная анестезия — морфий. Положили на лицо марлечку, начали капать на нее лекарство. Приказ: «Считай до ста!» Сквозь наваливающийся тяжелый сон боец услышал: «Ногу надо ампутировать. Молодой… Жалко. Давай попробуем дренаж поставить…» Очнулся — нога в гипсе, две дренажные трубки выведены на обе стороны. Затем были три месяца на госпитальной койке в Кузнецке Пензенской области.

Дотошный штабист прочитал в документах, что наш герой по специальности железнодорожник, и приписал поправившегося Костьянова к двенадцатому железнодорожному полку, который в это время подходил к границам Польши.

Первой станцией, командование которой доверили нашему герою, была Белая Подляска, потом полк продвинулся вперед, и Иван Андреевич принял новое хозяйство — маленькую станцию в тупике ветки, где в походной типографии, прямо на колесах, делалась военная газета. А войска шли вперед и вперед. И вот уже граница с Германией и станция Топпер, где напуганные хозяева бросили свой сахарный заводик вместе с богатым домом и двумя молоденькими девчонками, прислугой, которые русским солдатам не только сахар отдали, но и принесли по чарочке спирта.

Новые станции, новые задачи… Эшелоны прибывали постоянно: одни с вооружением, другие — с молодым пополнением. И, каждый раз принимая новый объект, прежде чем составить акт и переписать все оборудование, Костьянов и его команда занимались рытьем траншей на случай воздушного налета. А дерзкие визиты вражеской авиации случались регулярно. В такие минуты от взрывов колесные пары разлетались в сторону на расстояние до километра…

А домой, на Родину, шли санитарные эшелоны и — это уж после объявления о капитуляции Германии — товарные, груженные трофеями. При таких обстоятельствах произошла неожиданная встреча нашего героя с Александром Покрышкиным, тогда еще подполковником. «Срочно вызывают: явиться к такому-то вагону! Подхожу, там офицер стоит, курит. Сейчас, говорит, подъедет Покрышкин. И вот он появился…» Оказалось, командование разрешило знаменитому летчику отправить в тыл, домой, трофейную мебель. «Многим это разрешали, здесь все добротное да в большинстве брошенное прежними хозяевами, а дома беднота и голь была. Солдаты тоже отправляли посылки, кто что. Я сам отправлял маме хорошие костюмные ткани. Мать из десяти посылок пять получила. Все мои солдатики и девчонки отправили домой родным посылки. Некоторые обычных иголок набирали и граммофонных. А с Покрышкиным мы выпили, закусили, поговорили за жизнь», — говорит Костьянов.

Вторая их встреча состоялась уже в мирное время, когда наш герой работал начальником поезда. Это был еще не «Сибиряк», а просто поезд в столицу. Иван Андреевич вспоминает: «Едем в Москву. Поступает срочная телеграмма: «Подготовить место для трижды героя Покрышкина». Шел 1948 год. Поезд старый, только один вагон, только что поступивший с завода, в котором имелось двухместное купе начальника поезда, подходил для этой цели». Конечно, Иван Андреевич уступил герою войны свое купе, а сам перебрался в обычный вагон. Ехали вместе недолго, от станции Навашино до столицы, километров четыреста, но успели вспомнить былое.

По подсчетам журналиста одной из газет, кажется «Советского воина», всего в поездах наш герой провел около 2000000 километров. Его трудовой стаж составляет сорок восемь лет. Из них сорок лет — в должности начальника поезда. А уже из них 25 лет — начальник «Сибиряка». Трижды за свою карьеру Иван Андреевич удостаивался звания «Лучший начальник поезда сети железных дорог СССР».

Со снимков фронтового времени на нас смотрит бравый вояка с непокорной темной шевелюрой. Как-то в Германии Иван Костьянов заглянул в тамошнюю парикмахерскую, чтобы хоть немного придать прическе порядок. Эффект превзошел ожидания — старательная парикмахерша заколола непослушные вихры… шпильками. «Я уж пару десятков лет в парикмахерские не хожу. Сначала меня Любовь Николаевна, жена, стригла, а теперь это делают внуки», — говорит наш герой.

Он обошел пешком весь центр Берлина, излазил Рейхстаг и, не удержавшись, на одной из стен перочинным ножиком выцарапал свою фамилию. Здесь же, в Берлине, он приобрел трофейную «Лейку» и, с легкой руки приятеля Лобанова, научился прилично снимать.

Домой он, кроме «Лейки», вез трофейный «Харлей», мечтал, как будет гонять на классном мотоцикле. Но сложилось так, что в родном Кундране он пробыл недолго, уже через три дня отбыл в Новосибирск и устроился на работу. А Убинская милиция трофейную технику вскоре конфисковала и куда-то увезла, разрешение-то он по недосмотру с собой в областной центр увез. Махнул на потерю рукой и стал жить дальше.

Свободных должностей начальников поездов, как сказали ему в пассажирском управлении, в наличии нет. Тогда друг посоветовал какое-то время поездить багажным раздатчиком, что наш герой и сделал. Пролетел год. Еще немного Иван Андреевич поработал техником, и вот наконец-то выпал случай отправиться с 34-м скорым поездом на Владивосток.

— Чтобы стать начальником поезда, надо было сдать экзамены на техника пассажирского отдела, на начальника поезда и еще на какую-то специальность — забыл, — смеется Иван Андреевич. Экзамены он сдал на «отлично» и вскоре уже ехал на восток.

После двух рейсов во Владивосток еще была пара поездок на юг, в Ташкент, а затем в жизни нашего героя началась самая продолжительная и, пожалуй, самая значительная полоса, когда его главным делом, его призванием, его мечтой стал единственный маршрут: Новосибирск — Москва. Костьянову доверили отличную комсомольско-молодежную, несмотря на то, что Иван по-прежнему был беспартийным, зато его комсомольский билет, залитый кровью, хранился в архиве.

Поезд сначала был пассажирским и носил номер 71—72, на лето становился 13—14-м скорым и ходил через Курган, а затем в 1964 году по решению начальника дороги Николая Порфирьевича Никольского стал настоящим фирменным поездом № 3—4, хорошо всем известным «Сибиряком». Потом, по воспоминаниям нашего героя, номер поезда снова изменился на 7—8, а сейчас он 25—26-й.

По подсчетам журналиста одной из газет, кажется «Советского воина», всего в поездах наш герой провел около 2000000 километров. Его трудовой стаж составляет сорок восемь лет. Из них сорок лет — в должности начальника поезда. А уже из них 25 лет — начальник «Сибиряка». Трижды за свою карьеру Иван Андреевич удостаивался звания «Лучший начальник поезда сети железных дорог СССР».

В его трудовой книжке порядка ста тридцати записей о поощрениях. Орден «Знак Почета» Ивану Костьянову вручил председатель облисполкома В. А. Филатов. Из наград, напоминающих о фронтовом пути, в его «копилке» орден Отечественной войны первой степени, присвоенный «за храбрость, стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками», медаль Жукова, медали за освобождение Варшавы и взятие Берлина. А трудовая доблесть, кроме вышеназванного ордена «Знак Почета», в самом начале пути была отмечена знаком «Ударник Сталинского призыва», затем знаком «Отличный движенец», целым рядом знаков «Ударник пятилетки» и медалью «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения Ленина». А уж благодарностей и памятных подарков не счесть.

А сколько за свою богатую биографию он накопил замечательных воспоминаний об удивительных встречах с интересными людьми! Уже давно в уме нашего героя бродит мысль обратиться за помощью к профессиональному корреспонденту и написать воспоминания начальника поезда. Вот это получится бестселлер!

Одним из самых впечатляющих моментов была встреча с Буденным, который был для Ивана Костьянова героем с детства. Бравый, усатый, на боевом коне! Так и стоит картинка перед глазами. «Мама рассказывала, едва мне годик исполнился, как отец с дедом посадили меня на коня — интересно им было, стану ли наездником. А я ручонками в гриву вцепился…» — с улыбкой вспоминает Иван Андреевич. И вот при Брежневе, как раз в целинную эпопею, когда комсомольцы-добровольцы ехали целыми эшелонами из западной части страны в степи Казахстана, Буденному, как члену ЦК партии, было поручено контролировать подготовку и отправку этих эшелонов. Начальника поезда срочно вызывают: «Встречай высокую комиссию!»

— Он мне всегда казался рослым, плечистым по картинкам в газетах, а оказался маленьким, обычным. И простым в общении. Подойдя, первым протянул руку. Вместе с санитарной комиссией обошел все шестнадцать вагонов, все посмотрел, одобрил, — рассказывает Иван Андреевич.

А сколько его память хранит встреч с певцами, актерами, артистами кино! Один Борис Андреев чего стоит или Марк Бернес! А вот со знаменитой Лидией Руслановой нашего героя судьба свела еще на фронте. Во время короткого затишья приехал обычный грузовик. Откинули борта, и на середину вышла она... Вскоре начали работать «катюши», нарастал гул, и прямо над головой певицы мелькали огненные всполохи, но она продолжала петь, будто в городском летнем саду, ни на что не обращая внимания…

В его трудовой книжке порядка ста тридцати записей о поощрениях. Орден «Знак Почета» Ивану Костьянову вручил председатель облисполкома В. А. Филатов. Из наград, напоминающих о фронтовом пути, в его «копилке» орден Отечественной войны первой степени, присвоенный «за храбрость, стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками», медаль Жукова, медали за освобождение Варшавы и взятие Берлина.

В поезде он и жену свою встретил, молоденькую девчонку, устроившуюся проводником. Позже Любовь Николаевна работала заведующей кассами, начальником отдела перевозки пассажиров. Словом, всю жизнь на железной дороге, как и ее супруг. «Вот как жизнь складывается. Я ее старше на шестнадцать лет, и войну прошел, а вот живу еще, а ее нет…», — горестно говорит Иван Андреевич.

Наша беседа подходила к концу. Было заметно, что Иван Андреевич тревожится — ждет звонка. Вот-вот позвонят и скажут, когда состоится на детской железной дороге встреча ветерана со школьниками. Патриотическим воспитанием он занимается давно. Любит общаться с молодыми, пытливыми умами, правда, не может не огорчаться тем, что о Великой Отечественной даже выпускники знают очень мало. С ними нужно быть таким же, как они, эрудированным и откровенным, считает наш герой, тогда диалог получится, и в юных сердцах останется памятный след.