«Таксаторы и бичи — первооткрыватели сибирской тайги»

Есть такая профессия
Таксация леса направлена на выявление, учет, оценку и состояние лесных ресурсов. Таксаторы — это лесоустроители и лесоизыскатели. Экспедиция треста лесной авиации была создана еще в 1938 году. Она располагалась в Новосибирске по адресу: ул. Карамзина, 103. Лесная авиация — потому что обследование и оценка тайги производились сначала с самолета и только потом отправлялись экспедиции для более точного картирования. В тресте лесной авиации были свои штурманы, здесь осваивалась аэрофотосъемка.

Тем не менее даже в 60-е годы прошлого века леса Сибири и Дальнего Востока были известны не более чем на одну четверть своей площади. Это и заставило государство приступить к тотальному исследованию сибирской тайги, чтобы ускорить обеспечение народного хозяйства разнообразной лесной продукцией.

Автор выставки — Владимир Седых — работал в эти годы таксатором и старался не отправляться в экспедицию без фотоаппарата. Позже он руководил Западно-Сибирским филиалом института леса им. В. Н. Сукачева. Владимир Николаевич — доктор биологических наук, главный научный сотрудник института.

Таксационная группа состояла обычно из инженера-таксатора, его помощника, 4 — 7 рабочих (бичей) и таборщицы. Бич, по словам Владимира Николаевича, происходит от английского beach (берег), изначально это — портовый рабочий. Бичи выносливые и надежные. Они не имели, как правило, постоянной работы, а переходили из одной экспедиции в другую. Большинство из них имело судимости, но это никогда не останавливало таксаторов, набиравших свой «коллектив». Потому что выносливость, неприхотливость, физическая крепость — те качества, которые были важнее чистоты биографии.

— У каждого, кто попадал в экспедицию,— рассказывает автор фотовыставки,— была своя история, но я могу сказать, что никогда мы ею не интересовались, всегда относились друг к другу с уважением. Когда с ними работаешь честно, ведешь себя порядочно, зарплату не задерживаешь, они не подводят. Приходит как-то ко мне один из моих бичей и говорит: рассчитай меня, мне погулять хочется, выпить. Я его отпускаю и так, без расчета, а он настаивает: нет, ты рассчитай, мало ли что, мне не хотелось бы вас подвести. Вот я его рассчитал, он «погулял», пятнадцать суток отсидел и вернулся. Молодежь мы называли кожаными бичами: первогодки проработают два месяца и не выдерживают, а доделывать всю работу до холодов, до снега остаются человека два настоящих прожженных бичей. Для нас это самые ответственные работники.

Хозяйка табора — женщина. В ее обязанности входило охранять табор, готовить пищу, стирать и ремонтировать одежду бичам и таксатору. Она была в лагере постоянно одна, с собакой, когда таксатор и рабочие уходили в тайгу на один день или на несколько недель.

От первого лица
Владимир Седых встретился в день закрытия выставки с ее посетителями, своими коллегами и журналистами и сам рассказал о таежной жизни.

«Таксаторы, начиная с 1938 года, отправлялись в самые далекие лесные территории с заданием выявить лесосырьевые базы, куда бы потом пришли леспромхозы. Тогда не было средств транспорта, кроме деревянных лодок со стационарными моторами, весел и оленей. Отправляясь на старых деревянных лодках на сотни и сотни километров в тайгу, мы должны были организовать прорубку просеки 400 — 450 км, промерить просеки и визиры, поставить квартальные и визирные столбы, показывающие, что здесь уже созданы учетно-хозяйственные единицы. На одну таксаторскую группу приходилось порядка 45 — 50 тысяч гектаров. И в наших материалах, журналах, которые мы заполняли, все характеристики лесов в цифрах, которые лесные специалисты читают, как Пушкина.

У нас все называлось не так, как в других экспедициях. Лагерь у нас не лагерь, а табор. Лагерь — у пионеров, зэков и геологов. Не экспедиционное имущество, а таборное — так официально, по документам. У нас не повариха, а таборщица.

В маршруты мы не ходили, в маршруты ходят пионеры, туристы и геологи. Мы ходили только в заходы. Заход может длиться от нескольких дней до нескольких недель. В заходы разрешается отправляться только с рабочим. Но если по каким-то еще причинам сопровождающий рабочий пойти не смог, то случалось ходить в заходы и в одиночку (с собакой, конечно), хотя это строжайше запрещено техникой безопасности.

Самый главный инструмент — топор. Другого мы не признавали. Топор должен быть таким, чтобы и карандаш подтачивать, и рубить дерево любого диаметра. Если такого топора нет, в тайге делать нечего. Самое неприятное в тайге — гнус. Он натурально заедает. Мы с нетерпением ждали августа, когда можно было продолжать работать в более-менее комфортных условиях. А до этого даже собак случалось вывозить из тайги, чтобы облегчить их страдания.

Собака (а они у таксаторов из породы лаек) в лесу и друг, и собеседник, и охранник, и добытчик. У меня собак звали Угрюмами. Угрюм-1, медвежатник, и Угрюм-2, красавец, огромный пес и высокий профессионал, с которым можно было добыть любую таежную дичь! К сожалению, его украли местные охотники.

С местными жителями, переселенцами, ссыльными и бывшими заключенными, — свой этикет, свои правила. Мы всегда пользовались их услугами: бензин, керосин, гостеприимство, наконец. Но если попытаешься с ними расплатиться деньгами, то все: никто никогда с тобой дел иметь не будет. В ответ на услугу ты должен «уважить». Поставить магарыч и посидеть часа два.

В тайге не принято, если на берегу кто-то есть, не пристать, когда плывешь на лодке. Это считается странным поступком. Потому что человека здесь встречаешь крайне редко: раз в неделю, примерно.

Про медведей и приключения по глупости
В конце встречи, когда общение стало более неформальным и таксаторы, пришедшие пообщаться друг с другом и посмотреть, в том числе и на самих себя — молодых, усталых и небритых, — запечатленных на фотографиях, стали делиться воспоминаниями, я записала несколько сюжетов:

— Медведей я не добывал. Но и они меня не добывали. Случалось, мешали — растаскивали вещи. А когда медведь сзади на тебя смотрит, то чувствуешь, что волосы на затылке шевелятся. А когда он идет, кажется, что он не идет, а перетекает. Так быстро и плавно двигается.

Слово «медведь» вообще звучало часто. Но неохотно. И правда, что приятного в воспоминаниях вроде «медведь пришел, стащил человека, метров на сто отволок и хворостом закидал — на будущее запас».

— Вы лучше расскажите про презервативы! — усмехаясь, просит кто-то. Рассказывает Валерий Романов, работавший в Красноярском крае главным зоотехником и председателем колхоза:

— Мне таксаторы, охотники наказали их купить, когда я в город поеду. А те, кто забыл попросить, так я и сам знал, что запас нужен. Прихожу в аптеку: «Мне две тысячи презервативов». Кассир кричит: «Бабоньки, еще один шутник появился». И меня кто бедром, кто грудью выталкивают. «Да вы что, мне и правда столько надо!» Они: «А-а! Старый развратник». В тайге у презервативов специфическая функция: они и патроны, и спички, и соль, и порох от влаги защитят. Поэтому те, кто таким образом использует, берут их много.

— Что самое страшное в тайге? — задаю я Владимиру Николаевичу неизбежный до банальности вопрос.

— Да нет там страшного. Работа есть. Вот прошла какая-то ситуация и забыл о ней... Самое страшное везде — это злой человек. Например, когда стоишь табором, а мимо лодка прошла, не заехала. Вот это, считай, неприятность.

Хотя, помню, как мне с бичом в 60-м году, когда плот столкнулся с камнем и был поставлен на дыбы, пришлось ночью выходить 35 километров, причем последние четыре — ползком. Я хорошо помню: река Елюй, идет снег с дождем. Мы спиной с рабочим друг к другу сидим, и мне снится море, песок, пальмы, которых я никогда не видел, и курица. Тепло... Я говорю: Сашка, гибнем, замерзаем. И он тоже рассказывает, что ему пляж снится. И так мы ползли, ощупывая камни вдоль реки, пока не увидели свет на реке и не поняли, что спасены. И, кстати сказать, все происходило по дурости. По моей же: мы плот соорудили, чтобы приехать красиво, да еще и печку с трубой и флагом поставили. В тайге все приключения или по глупости, или по недогляду.