Благодарный отклик

С просьбой об интервью к нему обращались десятки, если не сотни журналистов. И для каждого из них он находил не только новую мысль, но и новое слово. Он никогда не был равнодушен к общественному мнению. Казалось, что все болевые точки развития науки и страны проходили через его сердце. Это даже удивляло. Он был постоянно, тотально занят, как директор огромного по академическим меркам института геологии и геофизики, как многолетний первый заместитель председателя СО РАН, как председатель многочисленных комиссий, ученых советов, конкурсов, член редакционных коллегий самых разных научных изданий.

Печать не давала ему скучать
— Зачем вам читать, — однажды спросил у него, — такое множество статей еще в газетах?

— А я и ваши все читаю, — услышал в ответ.— Но не со всеми согласен.

Да он вообще чаще не соглашался, чем соглашался. У него на все было свое, особое мнение. Трофимук по феноменальной эрудиции, по природе своей, по характеру был возмутителем спокойствия. И выражалось это не только в интеллигентном, корректном, академическом несогласии, но и в ударах кулаком по столу в самых высоких кабинетах. Умные руководители, зная о его талантливости, искренности и честности, прощали ему эти «выпады», а чванливые и сановные копили обиду.

Андрей Алексеевич был уже глубоким стариком, когда его в очередной раз наградили. К его многочисленным и самым высоким наградам — одних орденов Ленина у него было шесть — это ничто, по сути, не добавляло. У старика оставался прежний неукротимый характер, он гневно переживал несправедливое и пренебрежительное отношение власти к науке. Трофимук отказался от награды во времена Ельцина. Этот орден «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени его словно стыдил и делал примиренцем к тому, с чем он решительно не соглашался. Как всегда публично, никого не боясь и ни от кого не таясь, он написал, что ему зазорно принимать эту награду из рук главы государства, поскольку он не смог убедить Ельцина и его премьер-министра Черномырдина не проводить столь разрушительных для страны реформ. Его отказ был протестом. Громким, публичным, даже демонстративным. Для себя он считал важным, если не переломить общественное мнение, то, по крайней мере, всколыхнуть его. И он этого добился. Поступок блестящего и очень авторитетного ученого «попал в цель»: отношение к науке, хотя и незначительно, но улучшилось. В том числе, предполагаю, и потому, что у Андрея Алексеевича было множество учеников, друзей, коллег и почитателей среди ученых, политиков, журналистов, региональных и столичных руководителей. Никто из них в благородстве и намерениях Трофимука не сомневался. Его авторитет был бесспорен. Трофимук никогда не рвал отношений с теми, кто с ним не соглашался. Он никого не преследовал за инакомыслие. Это, кстати сказать, приводило к тому, что Андрей Алексеевич сам оставался не раз в одиночестве, его точку зрения и позицию никто не поддерживал. Но Трофимук их все равно не менял, стоял на своем до конца. Он, борец и оптимист, едва ли знал годы без трудностей хоть когда-то. Полагаю, что воспоминания о вехах жизни академика Трофимука геолога Валерия Дмитриевича Ермикова, начальника департамента науки СО РАН, только подтвердят это.

Из писем к Брежневу
— В августе 2006 года Андрею Алексеевичу Трофимуку исполнилось бы 95 лет, — рассказывал Ермиков. — Это подвигло нас к одной новации. Мы в журнале СО РАН «Наука из первых рук» завели рубрику, посвященную тем ученым, которые, если формулировать просто, сделали Сибирское отделение РАН. Если судить по масштабу сделанного, то буквально каждый из них — личность крупная, яркая и неповторимая. Одна из самых первых и значительных — Трофимук.

Признаюсь вам: у меня в сейфе сохранились две папки. На одной было написано, что материалы из нее лучше никому не показывать… до поры, до времени. Почему? Да потому, что в ней хранились, например, разные письма Трофимука. В частности, Леониду Брежневу. Сейчас, видимо, время пришло, чтобы эту папку приоткрыть. Письма эти полны горечи за судьбу Байкала и негодования по поводу строительства целлюлозного комбината на его берегах. Шла речь в письмах Андрея Алексеевича и о другом: о беспринципной позиции некоторых академиков, которые дали «добро» на строительство комбината. То есть они тем самым «замахнулись на Байкал», содержащий 20% мировых запасов чистейшей пресной воды, которую оберегать надо при любых обстоятельствах. Та, давняя теперь уже, ситуация напоминает недавнюю, связанную с прокладкой нефтяного трубопровода рядом с Байкалом, когда пришлось президенту страны влиять на окончательное решение. Трофимук был одновременно и нефтяником, и страстным, последовательным защитником природы. Он, конечно, государственные интересы всегда ставил впереди, выше всех остальных — корпоративных, а тем более личных. К этой второй битве за чистоту Байкала Андрей Алексеевич уже умер. Но будь он жив, и в этом нет сомнения, геолог Трофимук, всегда боровшийся за открытие и использование восточносибирской нефти, наверняка бы снова выступил против нефтепровода рядом с Байкалом. Его последовательность не знала исключений и отступлений.

— Открытие месторождений в Восточной Сибири, — продолжал свой рассказ Валерий Дмитриевич, — происходило на моих глазах. Но я помню и другое время, когда ничто еще их не предвещало. Только предположения были, не более. А сейчас там гиганты. Бойцовские качества Трофимука проявлялись во всем с молодых лет: в науке, жизни и даже в отдыхе. В очерке о своей жизни Трофимук рассказывает, что при защите кандидатской диссертации его официальный оппонент не нашел ни одного достоинства в выполненной работе. Оппонент с какой-то мстительностью и скрупулезностью на каждой странице диссертации находил какие-то мелкие или более крупные недостатки. Трофимук писал: «Под градом замечаний на мое произведение я едва успевал сверять с текстом называемые оппонентом страницы, бегло прочитывать их содержание и сопоставлять с его критикой».

Но Андрей Алексеевич сумел достойно ответить на все замечания, утверждения и выводы и доказал, что критика оппонента «не имеет ничего общего с объективностью». Больше того, Трофимук не побоялся назвать выступление оппонента (а тогда он был единственным) жульничеством. И ученый совет проголосовал единогласно за диссертацию соискателя при единственном отрицательном отзыве — оппонента.

У него все было связано с борьбой. Например, открытие Кинзебулатовского месторождения в Башкирии, расположенного вблизи Ишимбаевских нефтепромыслов. В это время шла война, был сорок второй год. Геологи бурят одну скважину за другой, тратят деньги, когда каждый рубль нужен обороне страны, а нефти нет. Но геологи убеждены, что нефть найдут под коралловыми рифами. И они нашли нефть, но не под рифами, а над ними, в уже пробуренной скважине. И здесь забил фонтан нефти, который был в десятки раз больше, чем дебиты всех известных тогда месторождений страны.

КГБ он не испугался
В это время в Башкирии сменили начальника КГБ. Новому начальнику сильно хотелось себя проявить. И по тем временам, естественно, в громком деле… Он прислал комиссию, которая сделала вывод, что геологи хотели скрыть крупное нефтяное месторождение. Но им не удалось, так как ударил такой фонтан, что он выбил кусок породы, и все, мол, выявилось. Возникает вопрос: а кто у геологов главный? Ах, Трофимук… Подать сюда тяпкина-ляпкина!

Собрали заседание бюро обкома, на котором все хором подтвердили: да, геологи хотели скрыть месторождение. Трофимук встал и сказал: «Вы — бессовестные люди! Мои геологи проявили героизм, открыли новое месторождение, а вы хотите их посадить?! Я предлагаю другое решение: геологов поощрить, а мне объявите выговор за то, что долго боролся с разливом нефти».

К счастью, на заседании был Байбаков, известный государственный деятель. И очень хороший специалист. Он доказал, что геологи ни в чем не виноваты и проявили героизм. А через два года после открытия месторождения Трофимуку, одному из первых, присвоили звание Героя Социалистического Труда. А война продолжалась. Был 1944 год.

— Приведу и еще один пример, — продолжал рассказ Валерий Дмитриевич. — Вы помните это время. Когда шла битва против комбината на Байкале, который построили сначала без очистных сооружений. Однако потом и их построили, но плохие. Все это время Трофимук вел борьбу за Байкал. Но созданная по Байкалу комиссия Академии наук СССР во главе с академиком Жаворонковым представила так документы президенту Академии Келдышу, что он их подписал, соглашаясь на строительство у Байкала. Трофимук был этим попросту разъярен. Тем более что в борьбе он был всегда честен. Посылая письма тому же Брежневу, Андрей Алексеевич обязательно уточнял, что все изложенные мысли он уже высказывал публично такого-то числа на таком-то заседании президиума АН СССР. Тем самым он подчеркивал, что посылает главе государства не жалобу, не донос, не поклеп на кого-то, не пасквиль, а то, что уже многим известно, но меры не принимаются, и губится дело, которое нанесет урон стране.

Если обратиться к папке, о которой я уже сказал, то Трофимук по Байкалу отправил Брежневу два письма. В первом он писал про министра Орлова, который доказывал, что Байкалу ничего плохого не будет, если рядом с ним построить целлюлозный комбинат. Трофимук все и всех расставил по местам. В своем письме он сообщил: «Так называемый товарищ Орлов нагло обманывает наше государство. (Обратите внимание на два слова: «нагло» и «наше». — Р. Н.) Он не имеет никакой партийной совести…». В этом стиле — весь Трофимук. Если задевались интересы страны, то он не церемонился. А потом состоялось заседание президиума АН СССР.

...Президент академик Мстислав Всеволодович Келдыш шел к своему столу мрачнее тучи. А тут еще Трофимук ему говорит: «Вы — великий ученый, но поступили бесчестно. Вы обещали не принимать решения по Байкалу до обсуждения вопроса на заседании президиума Академии наук. А вы его приняли… Вы нас нагло обманули». И все эти обвинения сопровождались стуком кулака Андрея Алексеевича по столу Келдыша. Это, конечно, был не академический стиль.

Потом приехала на Байкал комиссия ЦК КПСС по проверке работы лимнологического института. Заключение ее было такое: надо усилить руководство лимнологического института. Тем более что в проекте решения президиума РАН уже намечалось освобождение от работы директора лимнологического института академика Галазия, тоже бескомпромиссного борца за чистоту Байкала. Больше того, ему запрещалось проводить исследования по Байкалу, потому что он якобы необоснованно противится освоению природных ресурсов Байкала. Вот тут-то, когда Трофимук узнал о подготовленном проекте решения, он и принялся колотить по столу Келдыша. А потом написал заявление: «В связи с тем, что требуется укрепление руководства лимнологического института, прошу освободить меня от руководства институтом геологии и геофизики и назначить директором института лимнологии». Он готов был на все ради спасения Байкала.

Но власть не решилась на это. Ей, видимо, совсем не хотелось иметь дело с упрямым и решительным Трофимуком на Байкале. При таком директоре академик Галазий покажется ангелом. Нет, на это власть не пошла. Она знала, что Трофимук, защищая Байкал, решится на все: поднимет общественность, напишет десятки непримиримых статей, обратится в ООН, чтобы только не допустить к великому озеру, кладовой страны и всего мира с пресной водой, комбинат с его доходами и отходами.

Однако укрепление руководства лимнологического института все-таки произошло: члена-корреспондента Флоренсова перевели в лимнологический институт заместителем академика Галазия. И укрепление произошло на деле. Флоренсов был замечательный ученый, превосходный организатор.

Его боевитость
…Боевитость Трофимука подпитывало многое. А главное, он хорошо знал жизнь людей и страны. Знал по сложившейся судьбе. Родился в белорусской деревне в семье бедняков. В семь лет остался без матери. Потом убили брата. А еще один брат вместе с отцом работал на железной дороге, колеся по городам и станциям Западной Сибири. По той же судьбе Андрей Алексеевич по рождению белорус и… сибиряк. Нужда и труд были его спутниками с ранних лет.

Его укорененные связи с народом никогда не прерывались. В том числе и во времена, когда Трофимук «оброс» регалиями и высокими званиями. Например, такими, как депутат Верховного Совета РСФСР. Он раз в месяц, ничего не срывая и не перенося, вел прием трудящихся, разбирался с почтой, внимательно всех выслушивая и вникая в каждую деталь очередной просьбы о помощи. Он вызволял сибиряков из тюрьмы, помогал им с жильем, лечением, откликался на городские и другие проблемы. Андрей Алексеевич немало, например, сделал для появления в нашем городе метро. Если поднять архивы сессий Верховного Совета РСФСР, то по ним можно проследить, как регулярно на них выступал Трофимук и говорил о необходимости строительства метро в Новосибирске. Он будто долбил в точку. И… додолбил. Педантизм Андрея Алексеевича был благотворный. Он умел любому пустяку, если смотреть со стороны, придать государственное значение.

Но все же писать о Трофимуке трудно... В том числе и для меня. В книге «Главный геолог» о нем опубликован и мой очерк «Триллионер» с несдающейся душой». А повторяться не хочется. Хотя обращаться к этой книге придется. Потому что в очерке почти ничего не было рассказано о научной школе академика Трофимука — автора тогда занимала только личность выдающегося ученого, его масштаб как человека и организатора науки. Но именно в научной школе Андрея Алексеевича и проявлялся, в первую очередь, его масштаб. Так что без книги «Главный геолог» не обойдусь.

В СО РАН, вспоминал академик Г. И. Марчук, «был создан мощный комплекс наук о Земле, который привлек к себе внимание и исследователей, и руководства страны. Этому коллективу мы обязаны содействием решению проблемы добычи нефти, газа, алмазов, полиметаллов, угля и других полезных ископаемых...»

Это, скажем так, обобщенная характеристика заслуг геологов, которыми руководил Трофимук. Но конкретные факты делают портрет Андрея Алексеевича ярче. В книге их много. Уже на первом собрании научного ядра формирующегося Института геологии и геофизики АН СССР в 1958 году, обращаясь к своим коллегам, Трофимук сказал:

— Я отлично понимаю, что я не лучший среди вас, но ваша слава будет и моей славой.

Приводя эти слова в книге, академик Б. С. Соколов замечает:
— За долгую жизнь я ни разу не слышал подобного обращения научного руководителя к своим ближайшим коллегам, которые формально оставались подчиненными.

Но таков был стиль Трофимука: первый среди равных. Он никогда не греб под себя. «Свой» отдел по геологии нефти, который, конечно, был нужен, Андрей Алексеевич создал, когда почти все другие структуры разных направлений были организованы в институте.

Многие ученые в книге вспоминают о научной терпимости Андрея Алексеевича. Но академик Н. Л. Добрецов в книге уточняет: он был «терпим, но до определенных пределов. В вопросах, где он был ведущим специалистом и знал важность проблемы, его бескомпромиссность была твердой и очевидной. В ходе… дискуссий я понял, насколько глубоким мыслителем и знатоком нефтяной геологии был Андрей Алексеевич. Особенно меня поразил факт предсказания А. А. Трофимуком открытия «большой» докембрийской нефти на Сибирской платформе в 1960 году — на «кончике пера», задолго до накопления большого фактического материала, когда не было пробурено еще ни одной глубокой скважины. Этот прогноз сродни прогнозу моего учителя Владимира Степановича Соболева о крупных алмазных месторождениях, сделанному в 1940 году, и тоже на Сибирской платформе, и тоже на «кончике пера», задолго до практических работ, на основе обобщения мирового опыта и теоретического анализа».

…Чуть задержимся на примерах, которые привел Николай Леонтьевич. Недавно вот снова прочел в центральной газете пренебрежительно-снисходи- тельные слова о том, что наша академическая наука так и не научилась практически осваивать свои разработки и результаты проведенных исследований. Но я не зря в своем очерке называл Трофимука «триллионером». Если бы он получал хоть какие-то проценты с открытых им месторождений, от сделанных им прогнозов, то он бы и впрямь был не миллиардером, а триллионером. Такие теоретические прогнозы, о которых вспоминает Добрецов, приносят стране столько практической пользы, что они попросту не сравнимы со многими, самыми передовыми, технологиями. Выгоду от тонн и килограммов, конечно, легче подсчитать, чем от прозрения и ума. Но что ценнее для развития — об этом еще надо хорошо подумать. Для окончательных выводов элементарная арифметика не годится.

Черты личности
— Замечательной чертой Андрея Алексеевича, — вспоминал член-корреспондент Г. В. Поляков, — была его высокая объективность, интерес к различным научным направлениям. Со свойственной ему смелостью и решительностью он часто поддерживал нетрадиционные, не укладывающиеся в общепринятые рамки научные идеи и разработки.

Многие ученики и коллеги Трофимука вспоминают про его высокую нравственность и настоящую, глубокую демократичность. А еще про обаятельность, радушие и доступность в любой обстановке. Такая была среда в научной школе Трофимука. Однажды он ушел в отпуск и попросил академика Юрия Алексеевича Кузнецова заменить его ненадолго на посту директора. Кузнецову эти начальственные функции были чужды, однако он согласился. Трофимук, вернувшись, спросил у Кузнецова: трудно ли ему было исполнять директорские обязанности, не одолели ли его посетители?

Ответ был такой: «Нет, не трудно, а посетителей почему-то вообще не было. Они, очевидно, терпеливо ожидали вашего возвращения».

Что ж, народ всегда знает, кто решает, а кто только исполняет обязанности. Внимательно и не на один раз прочитав книгу «Главный геолог», я поразился тому, как разнообразна мозаика благодарностей, обращенная в воспоминаниях к Андрею Алексеевичу Трофимуку. Его благодарили за умение увидеть и высветить в обсуждаемой проблеме или работе «что-то очень важное, чего не разглядели и не увидели другие». Его благодарили за строжайшую самодисциплину, позволявшую ему при огромной занятости сохранять высокую научную активность до последних дней жизни. Его ученики ценили, что он «умел рисковать, часто рисковал и очень редко ошибался», что он ко всему относился с вдохновением, «будь то охота, рыбалка или решение сложнейших научных и государственных задач».

О Трофимуке, как легко понять, конечно, заботились. Но себя он не щадил. Едва выкарабкавшись из болезни, а по существу, почти из смерти, он вернулся к прежнему режиму жизни — написал четыре большие работы, ездил в командировки, не считаясь с погодными условиями, выступал с докладами, продолжая поддерживать все новое. Например, новые «прямые» геофизические методы поисков нефти и газа — глубинное сейсмическое зондирование при изучении Байкальской рифтовой зоны, выявление Непского свода и многое другое.

Как строго сформулировано в книге, «диапазон научных и прикладных интересов Трофимука был широким и полностью соответствовал программной направленности созданного им института». Но людей он любил разных — «полностью соответствующих программной направленности», и не полностью, и совсем не соответствующих. И они ему отвечали тем же — любовью.

Мне пришлось много писать о выдающихся и знаменитых ученых. Трофимука из них очень выделяет то, что его признавали, уважали и любили. Как аналитика, как демократа не только по взглядам, но и по повседневным поступкам, как учителя и просто как человека. Возможно, и потому любили, что он мыслил не формулами, а образами. В настоящих геологах это сидит — поэтическое отношение к природе, романтическое отношение к людям. Его ученики не раз вспоминали, что он «был великолепный полевик и компаньон в геологических маршрутах», абсолютно неприхотливый, скромный и совершенно равноправный участник экспедиции, весельчак и даже вокалист. Трофимук любил петь, но при условии, чтобы ему все подпевали. Но не более того. В науке и в работе подпевал он не выносил и с ними не считался.

Ученики и коллеги, вспоминая Андрея Алексеевича и благодаря его за уроки жизни, отмечают, что для высоких чиновников он был неудобным человеком. Он не заискивал, не молчал, а точнее — не отмалчивался, мнения своего не скрывал, а прямо говорил все, что думал. И он за жизнь нажил немало врагов и недоброжелателей. С несправедливостью смириться не мог. А в России до сих пор лучше усмирить, чем отстоять себя и свои взгляды.

Представляю, как тяжело было уходить из жизни Андрею Алексеевичу в то время, когда его любимая геология распадалась и хирела, когда академическую науку перестали ценить, когда нависла опасность распада фундамента науки — научных школ. Физически он справлялся со своими недугами достойно, как сильный человек. Но моральные испытания ему, видимо, одолеть уже не удалось. И он ушел, этот могучий человек, сделавший для страны, науки и Сибири так много, что никаким перечислением и никакими наградами его вклад полномасштабно не оценишь. Многочисленные его ученики-геологи — ученые и производственники по всей Сибири — достойно продолжили его дело. Давние прогнозы и провидения Трофимука еще не раз вызовут у людей благодарный отклик в будущем.

Он никого не преследовал за инакомыслие.Это, кстати сказать, приводило к тому, что Андрей Алексеевич сам оставался не раз в одиночестве, его точку зрения и позицию никто не поддерживал. Но Трофимук их все равно не менял, стоял на своем до конца.