Пиши нам, Тоника!

Надежда Васильевна Старовойтова, заместитель директора второго Новосибирского детского дома, показывает мне фотоальбом. Вот Тоня дома, а вот она со своей семьей путешествует по красивейшим местам столицы.

Она, как затерянный и вдруг найденный кусочек мозаики, легко вошла и расположилась в предназначенном только для нее местечке, наполнив счастьем чей-то дом и нежданно-негаданно обретя то, что еще вряд ли может обречь в словесные формулы ее юный ум, но чего так не хватало все эти годы ее детской душе. Она желанна и любима, как может быть любим только выстраданный сердцем, долго ожидаемый ребенок.

Тоня, Тонечка, Антонина... Так ее звали здесь, в детском доме. Тоникой ее назвала мама. И в этом новом имени сплелось все: стремление изобрести свой, особый язык, на котором говорят друг с другом только мать и дитя, безграничная любовь к музыке, которая, несомненно, теперь станет одной из главных составляющих в жизни маленькой сибирячки, и что-то еще, наполненное глубочайшего смысла… Тоника — значит главная (так учили нас в музыкальной школе). Значит, опора. На ней держится все.

То, что произошло во втором детском доме, — настоящая сенсация. С января по октябрь отсюда ушли в семьи пятьдесят девчонок и мальчишек. В том числе «большие», те, кому уже семь-девять лет, и кто по российской статистике имеет минимальные шансы обрести новых маму и папу, так как усыновляют обычно малышей. Чтобы понять, как это получилось, надо приподняться над обыденным представлением о детском доме.

Дом — крепость. Дом — стабильность. Дом — навсегда. Для одного это квартира, для другого — особняк, а для третьего, кому не повезло, казенное учреждение общественного воспитания или дом престарелых на закате лет. Если спросить горожан на улицах «Что такое детский дом?», большинство ответит: «Место, где живут сироты и дети, которых изъяли из неблагополучных семей, забрали у пьющих родителей». И они, в общем-то, не ошибутся. Большинство детских домов, действительно, представляют из себя места постоянного пребывания не обласканных судьбой девчонок и мальчишек. Как правило, отсюда нечасто счастливчики уходят в семьи: случаев за год — на пальцах перечесть.

Второй детский дом не такой. Здесь сама атмосфера, настрой взрослых и детей, программы, по которым живет дружный коллектив, ориентированы на подготовку к новой жизни в семье. За двадцать лет успешной работы с потенциальными усыновителями, с родственниками ребятишек, попавших в сложную жизненную ситуацию (так теперь все чаще даже в официальных документах называют беду, постигшую маленького человека), накоплен богатейший опыт. Опыт, который дает детям второй шанс попасть в настоящую семью, обрести уверенность в себе и смелее шагать по жизни дальше.

На одном из снимков — забавная девчушка в крупных очках. Глазки косят. Взгляд внимательный, с едва уловимой упряминкой. «Вы знаете, — говорят мне, — желание Насти жить в семье было таким сильным, таким неукротимым, что, вопреки всем прогнозам и ожиданиям, она первая из наших школьников обрела родителей. Сейчас мама уже сделала ей две операции на глазках, и девчоночка расцвела…» Шансы Насти были низки. И из-за «внешних особенностей», и потому, что она была здесь самой старшей: девять лет — не очень «популярный» возраст для усыновления. Но своей потрясающей энергетикой эта девчушка словно пробила плотину и вслед за ней ручейками побежали к своей новой судьбе другие школяры.

Людмила Петровна Шейфер работала заведующей 383-м детским садом, когда из-за, мягко говоря, плохонького состояния здания это учреждение закрыли. А вскоре здесь же открылся детский дом. В перестроечные годы страну захлестнула волна беспризорности, и детдома повсюду росли как грибы. Сначала их было два в городе, затем три, а вскоре каждый район вынужден был обзавестись одним или несколькими сиротскими учреждениями. Причем дети, попадавшие туда, отнюдь не были сиротами в общепринятом смысле этого слова. Они становились сиротами при живых родителях, утративших свой материнский и отцовский инстинкт. Именно тогда стал популярен термин социальное сиротство.

Так и не получив долгожданного капитального ремонта, здание приняло новых жильцов. А потом… Потом был обычный процесс вживания взрослых и детей в новые условия. Формировался педагогический и медицинский коллектив, с учетом потребностей ребятишек, и шел перманентный ремонт (чаще — собственными силами), благодаря которому огромные детсадовские группы постепенно превращались в уютные квартирки с гостиными, игровыми, девчоночьими и мальчишечьими спаленками на четыре-пять мест, собственными для каждой «семейки» столовыми и комнатами для умывания.

Мы тихонько прошли по всему «Сибирячку», когда его юных обитателей сморил полуденный сон. Стараясь не разбудить сопящие носики-курносики, я посмотрела их спаленки, совершенно не похожие одна на другую. Воспитатели стараются, чтобы интерьер отличали гармония, уют и та самая непохожесть на «соседей», которая дарит ощущение своего уголка. И особая заслуга принадлежит здешней мастерице — золотые руки, которая порой из фрагментов материи творит настоящие дизайнерские шторы, скатерти, покрывала, придающие спаленкам и гостиным неповторимый облик.

В каждой квартирке — непременно фотографии ее жильцов. Кое-где с больших цветных портретов смотрят искрящиеся глаза девчонок и мальчишек, для которых «Сибирячок» уже бывший дом, и которые, как Тоника, шлют теперь ему весточки из разных уголков России.

Активно заниматься развитием усыновления здесь начали сразу, с момента открытия. А так как земля добрыми слухами полнится, известность «Сибирячка», ведущего планомерную работу по адаптации и подготовке детей и потенциальных родителей к важному для обеих сторон решению, давно перешагнула границы региона. В Москве, к примеру, уже есть целое сообщество родителей, в чьих семьях растут маленькие «сибирячки». Туда обращаются все новые и новые люди, потенциальные усыновители, которым их старшие товарищи помогают найти верную дорожку.

«Почему к вам едут из Москвы?» — спрашиваю Людмилу Петровну Шейфер. Она поясняет, что, во-первых, в столичном регионе процесс оформления ребенка в новую семью, по словам многих приемных родителей, очень забюрократизирован. А во-вторых, у нас, к счастью, пока не распространились некоторые особенности сегодняшнего момента. Большинство сохранных детей (это медицинский термин, означающий, что здоровье малыша если и имеет патологии, то не очень значительные) из детдомов европейской части страны «уходят» на зарубежное усыновление, и в учреждениях общественного воспитания остаются только ребятишки, имеющие инвалидность. Взять такого ребенка в семью решится не каждый, хотя примеры есть, когда брали малышей с ДЦП и даже с синдромом Дауна и огромной родительской любовью и многочисленными медицинскими манипуляциями творили чудо — малыш начинал полноценно развиваться. Не секрет, что нередко поставленные сиротам в родильных домах страшные диагнозы впоследствии оказываются не совсем верны.

---
Но, я думаю, что есть и третья причина, по которой малыши во втором детском доме подолгу не задерживаются. Это те самые практические наработки «Сибирячка», постоянные усилия медиков и педагогов, помогающих девчонкам и мальчишкам избавиться от негативного груза их предыдущего жизненного опыта, социализироваться, поправить здоровье и взглянуть в завтрашний день без затаенной тревоги.

За свою способность быть посредником между прошлой семьей и семьей новой «Сибирячок» в народе получил негласное прозвище — мамин. Да-да, его так и называют: «Мамин Сибирячок», созвучно фамилии известного писателя. Улыбаетесь? Понимаю. А как было бы здорово, если бы каждый детский дом по сути своей стал маминым. То есть своей главной задачей ставил поиск мам для воспитанников.

На состоявшемся недавно в Новосибирске конгрессе многодетных и принимающих семей шел откровенный разговор о будущем детских домов, и в том числе таких уникальных учреждений, как «Сибирячок». Очевидно, роль детских домов меняется, они постепенно из учреждения по содержанию и воспитанию детей превращаются в центры, активно занимающиеся жизнеустройством детей в семьи. Где-то этот процесс идет быстрее, где-то медленнее, а где-то пока никак. Многое зависит от самого коллектива и от отношения властей. Такие, как «Сибирячок», «прошли эволюцию» быстро и нашли себя в новой роли. Но есть детские дома, куда дети поступают малышами, вырастают и выходят в мир, так и не получив шанс найти родственную душу в лице взрослого, который бы сумел заменить родителей. На этом фоне происходит другой процесс — количество детских домов в стране сокращается.

Представители разных регионов высказывали обоснованную тревогу по поводу стремления властей с плеча решить проблему сиротства через быстрое закрытие детских домов. Где-то закрывают детдома, перераспределяя детей по другим учреждениям, или наскоро подыскивают им замещающие семьи, при этом толком не разработав и не создав структуру по сопровождению таких семей. Это не «страшилка» из завтрашнего дня, а реальность дня сегодняшнего. Анатолий Рабинович, помощник председателя комиссии по социальному развитию Общественной палаты РФ Александры Васильевны Очировой, в интервью нашей газете сказал:

— Восприняв слова президента о необходимости активно развивать различные семейные формы жизнеустройства детей, как прямое указание к действию, власти некоторых регионов поторопились отрапортовать наверх о закрытии детских домов. Закрыть детский дом — самое легкое, что можно сделать. Весь вопрос в том, решается ли таким образом проблема сиротства? На сегодняшний день комплексной программы реструктуризации сиротских учреждений, как и комплексной концепции семейной политики, в России пока нет. Если бы такие документы существовали, тогда регионам было бы уже легче строить свою политику и делать это комплексно. Сегодня же это кое-где превращается в кампанейщину, тем более что следующий год объявлен годом Семьи и годом Ребенка, и кому-то очень хочется сказать, что проблема решена.

Гости из разных регионов России с особой тревогой говорили о том, что спешка при закрытии детских домов отчасти объясняется еще и стремлением местных администраций решить острейшую проблему нехватки мест в детских садах. Ведь многие сиротские учреждения открывались как раз в бывших ведомственных детсадах, которые поспешно сбрасывали со своего баланса промышленные предприятия. Сегодня в них настала нужда, и руководство детских домов по всей стране не на шутку встревожено.

Если же считать, что вопрос о закрытии части сиротских учреждений уже стал риторическим, то, пожалуй, следует рассматривать его в иной плоскости: какие именно учреждения подлежат реорганизации, а в каких еще длительное время будет существовать потребность. Оптимистов, которые считают, что проблему сиротства можно решить раз и навсегда, я не встречала. Всегда были и будут обездоленные дети. Другой вопрос, какими станут сами детские дома.

Эти разговоры, происходившие на конгрессе, мне сейчас вспомнились потому, что, путешествуя по «Сибирячку», я обратила внимание на небольшое количество ребят в группах. Уход в семьи значительного числа воспитанников не восполнился пока таким же приходом новых. Появилось несколько малышей, в том числе кроха, которому и трех лет пока нет, они постепенно осваиваются и привыкают к новым условиям. Сегодня здесь живут чуть более сорока девчонок и мальчишек, хотя, согласно лицензии, их должно быть шестьдесят. Получается несоответствие. Хотя в типовом положении записано, что ребятишек в возрасте до четырех лет в группе должно быть не более пяти, что и соответствует сегодняшним реалиям «Сибирячка». Здесь три группы малышей, две — разновозрастные и одна подготовительная.

Хотя речь о закрытии тех сиротских учреждений, в которых снизилось количество воспитанников, пока не идет, во всяком случае открыто, в кулуарах конгресса такая дискуссия все же возникла. Ее участники высказывали опасения, что при таком «математическом» подходе под угрозой закрытия могут оказаться как раз те детдома, которые ведут огромную работу, находя детям новые семьи, а те, что не спешат «раздавать» детей, будут чувствовать себя спокойнее. И никак не будут мотивированы на работу по развитию различных форм жизнеустройства. Вот такого развития событий никак нельзя допустить.

В разговоре со мной Людмила Петровна Шейфер призналась, что мечтает о том, чтобы между всеми учреждениями, куда попадают социальные сироты и сироты в полном смысле этого слова, существовала добрая преемственность. Чтобы и дом ребенка, и принимающий от него эстафету «Сибирячок», и детский дом для старших школьников, куда уходят бывшие «сибирячки» после начальной школы, были ориентированы на устройство ребенка в семью. Чтобы эта работа планомерно велась на всех этапах. «Выпустили, к примеру, мы группу, как в этом году, а нам уже дают новую из дома ребенка, и мы начинаем работать с этими девчонками и мальчишками. Наш опыт, наши хорошие контакты с общественными организациями, такими как «День аиста» и «СибМама», позволяют делать это весьма эффективно», — говорит Людмила Петровна.

Что значит «Сибирячок» для Новосибирска? Какую цену имеет даже одна счастливая детская судьба? А пятьдесят? Я хочу привести строки из письма мамы, которая обрела во втором детском доме долгожданную дочку:

«...Я не знаю времени твоего рождения, я не видела твоей первой улыбки, малыш, и твоего первого шага... Я не знаю, каким было твое первое слово, болезненно ли резались зубки... У меня нет твоего первого локона и первых ползунков... У меня нет твоих первых семи лет... Я так долго жила без тебя... а потом Кто-то позвал меня в твой город и показал тебя... Этот Кто-то незримо шел впереди меня, старательно расчищая мой путь и выстилая его соломкой. Этот Кто-то проявлялся в понимающих врачах при прохождении медкомиссии, в отсутствии очередей во всех инстанциях, в помощи опеки, максимально быстро подготовившей заключение. А как щедро, словно, извиняясь за ошибку твоего аиста, этот Кто-то одарил меня драгоценными знакомствами с совершенно потрясающими людьми! От просто прохожих и до чиновников всех рангов... Я полюбила твой город. Я нашла в нем тебя и новых друзей».

Сегодня весь мир отмечает День ребенка. Так пусть же не только в этот ноябрьский день, а всегда у малышей, уже хлебнувших горечи одиночества, будет шанс на счастье, шанс обрести настоящую семью.