Длинный, как вечность, день

Колючий морозец прихватывает щеки и нос, подгоняет, лишая возможности любоваться и любоваться этим сказочным великолепием. Мир словно замер в тишине, обалдев от восторга и ликования.

Закончились уроки, и я тороплюсь домой. Мама сегодня дежурная на ферме, и надо бежать, чтобы ей помочь. Сегодня моя очередь. В зимнее время мы ее почти не видим. Я удивляюсь, когда она вообще ест? Суп еще варится на плите, а она уже, бросив кусок хлеба в карман, бежит на ферму. В дни, когда выпадает дежурство, она уходит в пять часов утра, а возвращается домой поздно вечером — в девять, в десятом. Что поделать — нас трое, надо зарабатывать.

Быстро переодевшись, на ходу перекусив тем, что нашла, бегу по тропиночке лесом, напрямки.

Мама — в дежурке. Это бревенчатая избушка — пятистенная, внутри беленая, чистая. Мы с мамой пилим дрова, носим их в избушку и укладываем, чтобы натопить котел, нагреть воды к вечерней дойке. Воду тоже носим ведрами со двора, где стоят на привязи коровы. На улице мороз, пар столбом летит в открытую дверь, щеки горят, и кажется, совсем не холодно, а даже жарко.

Потом убираем двор. А двор такой длинный, все тянется и тянется. Коровы сытые, кажутся огромными, с толстыми мощными ногами. Я их просто боюсь, а мама смеется: «Они же ручные...»

Убрав, немножко отдыхаем. А тут уже и доярки — веселые, раскрасневшиеся от мороза. Идем делить подвезенное сено. Каждая накладывает себе копну, а потом перетаскивает за кормушки к своим коровам, чтобы утром, перед дойкой, это сено раздать. Сейчас кормушки — полные силоса, его сдабривают посыпочкой: «Ешьте, коровки, и давайте молочко».

Мама доит коров сама, я боюсь к ним близко подходить. Доярки гремят ведрами, аппаратами, то и дело бегают с огромными бидонами — относят молоко в бак. Во дворе стоит пар, тускло горят лампочки, монотонно, утомляюще гудят моторы. А может, просто уже настал вечер и наваливается усталость?

А сегодня еще суббота, мы пойдем к деду в баню. Уже слипаются глаза, на улице темень. Женщины перекликаются между собой, смеются — они привычные, уже втянулись, корнями вросли в этот рабочий процесс, словно другой жизни и не существует.

Слава Богу, кажется, все! Моют аппараты, ведра, глохнут моторы. Тишина. Переобуваемся, снимаем халаты, одеваемся — и домой!

На темном, усыпанном звездами небе луна кажется горящим золотым шаром, излучающим свет. На серебристом снегу темнеет протоптанная дорожка, но моим тяжелым, негнущимся ногам она кажется узенькой и ужасающе длинной. Я еле плетусь, то и дело спотыкаясь и проваливаясь. Мне кажется, что я вот-вот упаду и усну здесь, прямо на снегу, среди леса. Мама сердится, ждет меня, ворчит. Конечно, она тоже устала.

В дедовом высоком доме во всех окнах горит яркий свет. Наша семья здесь, они уже вымылись в бане и ждут нас. Я нехотя тащусь за мамой, бормоча под нос: «Завтра ведь всем выходной, и топили бы баню завтра днем...»

Потом все уселись за стол ужинать, а я после бани, в одежде и в валенках, согнувшись калачиком, засыпаю в комнате прямо на полу. Для меня все закончилось в этом мире, главное утешение — покой и сон. Но меня уже упорно трясут за ворот: «Подымайся, надо идти домой!»

Не проснувшись, я подни- маюсь, не в силах открыть глаза и рот: «Ну почему мне надо куда-то еще идти? Почему вы не можете меня оставить ночевать здесь, ведь я уже сплю?..»

Я плетусь, не видя ни дверей, ни крыльца. Меня не смог разбудить даже холод. Иду с закрытыми глазами, туманно ощущая голоса рядом. И вдруг резкий скрип снега и топот мчащейся на меня лошади. Голоса резко расступились, а я уже лежу на снегу, ощутив лбом прикосновение лохматого, ледяного колена. У меня не было ни времени, ни сил испугаться.

Я открываю глаза, надо мной все та же горящая луна, и где-то высоко-высоко — серебристые, мерцающие в полумраке звезды. Слезы хлынули потоком, и, всхлипывая уже, кажется, навзрыд, дрожащим голосом я что-то пытаюсь сказать: «Господи, ну когда же этот день закончится?..»

А утром, еще в постели, еще не открыв глаза, слышу до боли знакомую мелодию и приятный голос: «Начинаем нашу воскресную радиопередачу «С добрым утром!» И душа уже поет, устремившись навстречу новому хорошему дню.