Ученым не хватает... экономики

Но в них не скучно, интересно учиться, жить и работать. В чем еще раз убедился недавно, встречаясь с молодыми учеными Томского научного центра.

Плазменный скальпель
Первым был кандидат технических наук Максим Валентинович Шандриков, специалист по квантовой и плазменной электронике из Института сильноточной электроники СО РАН и лаборатории плазменных источников, которую возглавляет доктор наук Ефим Михайлович Окс.

— Скажите, Максим, — спросил у Шандрикова после такого «электронного» представления, — вы в своей работе больше связаны с теорией, академическим фундаментализмом или с практикой?

— Прежде всего моя работа носит прикладной характер. Практически все наши усилия направлены на разработку, испытание и внедрение плазменных, ионных и электронных источников, генераторов плазмы.

— В свое время не раз приходилось писать, — говорю Шандрикову, — о плазмотронах, о работах нашего, новосибирского, академика Жукова Михаила Федоровича. Он годами попросту бился за то, чтобы плазмотроны применялись, к примеру, на теплоэлектроцентралях. Вам тоже приходится биться за проникновение, скажем так, в практику своих разработок? Похоже, что ваши источники нужны, как представляется, медицине, не так ли?

— С медициной пока у нас связано только одно направление.

— Ионные источники?

— Нет, плазменный скальпель.

— Но о нем приходилось слышать лет десять тому назад...

— Этот проект по скальпелю, — пояснил Максим, — сначала зарождался «в качестве» международного контракта с американцами. Когда контракт был завершен, мы предприняли попытки наладить сотрудничество по этой теме со специалистами своими, российскими.

— Ну и как: нашли?

— Нашли, в частности, с родными томскими медиками. Уже проведены первые эксперименты по применению нашего скальпеля.

— Уже на человеке?!

— Нет, пока на животных. То есть идет практическая работа, некий подступ к широкому освоению плазменного скальпеля.

— А в чем его достоинства?

— Он наверняка уменьшит потери крови во время операции. За счет свертываемости ткани на границе среза. Кроме того, уменьшится время заживления ран после операции. По сравнению, как говорят, с ныне применяемой практикой он принесет и другие плюсы в работе хирургов. Вы справедливо отметили давность работы по плазменным скальпелям. Сейчас не более пяти фирм ими занимаются. Но все равно это перспективное направление, что мы и постараемся доказать своими исследованиями.

Мы разрабатываем, они внедряют
— Но я занимаюсь сейчас несколько другими направлениями — генераторами объемной плазмы, ионными источниками для напыления. Уточняю потому, что и на этом направлении мы стараемся усилить медицинскую тематику. В частности, по антибактериальным покрытиям на различных поверхностях, чтобы на них не распространялись бактерии. Признаюсь: плодотворными наши попытки к такому сотрудничеству с медиками еще не стали, но мы не собираемся от него отказываться.

— А чем вы эту медлительность и настороженность медиков объясняете?

— Причина наверняка не одна, — сказал Шандриков, — в том числе, возможно, и некоторая недоверчивость, появившаяся в последние годы к разработкам Академии наук, когда ее держали на голодном пайке. И авторитет ученых стал отнюдь небеспрекословным. Сейчас положение выправляется, но потеря времени редко преодолевается скачком. Накопление новых знаний — это чаще всего эволюционный путь.

Не могу не сказать и о другой проблеме почти во всех академических институтах. Даже для очень перспективных разработок надо найти заказчиков. На их поиск уходит очень много времени. В сущности, мы нередко занимаемся не своим делом. Следовательно в ущерб самим исследованиям. Страна как-то легко стерпела развал прикладных институтов и конструкторских бюро, а сейчас нарастает потребность в них. В итоге Академия наук вынуждена заниматься тем, что ей «по природе своей» чуждо. А приходится… Положим, вникать в маркетинг, в бизнес и т.п.

Впрочем, это не только плохо. Проблемы рынка и нам не обойти. Мы стали в них лучше разбираться и самостоятельно ищем на нем, что нам нужно. Хотя времени на это все же жаль.

Правда, у нас в Томске есть отдел трансфера технологий.

Мы в прошлом году пытались через него найти нужных нам заказчиков. Очень старались, но устраивающего нас положительного результата достичь не удалось. Вся эта нестыковка ведет к инновационному застою.

— А что вам удалось?

— Наши лучшие разработки нашли применение, но не у нас, а за рубежом. Печально, но пока в России коренного перелома в применениях инноваций нет. А за рубежом их с успехом осваивают небольшие частные компании. В США, в Китае, Южной Корее. И даже в условиях кризиса. Окончательного понимания, почему наши разработки там внедряются, а дома не осваиваются, у меня нет.

— Скажите, Максим, нет ли у вас разочарования в том, чем вы занимаетесь?

«Зажима» нет
— Никакого разочарования. Сама работа очень интересная. Я заканчивал Томский университет систем управления, факультет электронной техники. Пришел в институт еще на пятом курсе. И ни разу не разочаровался. Выполнил в институте и дипломный проект по генератору низкотемпературной газоразрядной плазмы. Один из прототипов которого мы с успехом поставляли в США. В 2004 закончил аспирантуру и уже через год защитил диссертацию. А еще через год ездил на установку нашего генератора в США.

Последний наш источник был приспособлен для нанесения углеродных и так называемых алмазоподобных покрытий на режущий инструмент. Для их прочности и уменьшения коэффициента трения. Наша технология была полностью в США внедрена.

Отмечу, что и у нас есть подобные технологии, они даже распространены. Расстраиваться вроде бы ни к чему, но мы разработали и другие передовые технологии, а пользуются ими не у нас.

— А у вашей лаборатории есть контакты со специалистами новосибирских академических институтов?

— Прямых контактов нет. Возможно, что по тематике каких-то конференций контакты есть. Но не более того.

(Я посчитал это странным, однако Максиму ничего не сказал. — Р. Н.)
Сказал о другом:

— Репутация у вашего института высокая. Знаю, что дураков и лентяев вы не терпите и... увольняете.

— Они сами уходят, — поправил Шандриков. — В институте очень хороший творческий климат. Но достаточно строгий. Работать надо много.

— Вы знаете, Максим, в прежних выпусках по науке была отдушина для ученых первого ряда, то есть для академиков и директоров институтов. Она публиковалась под рубрикой «Кредо академика» (или директора института). Она допускала полную свободу высказываний о положении науки в стране, различных академических проблемах, о подготовке кадров, об отношениях ученых с властью и т.д.

А почему бы, подумал я, не предложить подобную рубрику молодым ученым?! Назовем ее менее значительно, чем «Кредо». Например, «Точка зрения». И начнем эту рубрику с вас, Максим. Вам предоставляется право сказать все, что вы хотите, об институте, о подготовке кадров для науки, о ситуации в стране, о положении молодежи и обо всем том, что вы сочтете нужным. Итак:

Точка зрения
— Считаю,— начал Шандриков, — что в науке положение меняется к лучшему. И особенно положение молодых ученых. Никакого «зажима» молодых я не знаю ни в одном нашем институте. Нам доступны и конкурсы, и гранты, и командировки, и встречи на любом уровне. Нытья по поводу зарплат сейчас практически не слышно. Решается, а вернее сказать, заметно продвигается и самая острая проблема для молодых — жилья. Еще в аспирантуре я имел возможность побывать чуть не во всех научных центрах страны — в Иркутске, Красноярске, Москве, Петрозаводске... всех не перечислю. Был также в США и Турции.

— А как с жильем?

— Пока живу в общежитии Томского научного центра, но надеюсь построить дом. Стимул к этому — сын подрастает. Увлекаюсь туризмом. У меня есть машина, недавно всей семьей проехали пять областей. Часто бывал на Байкале. Родом я из Братска. Сибирь люблю. И очень не люблю, когда нашу страну чернят и ругают ребята моего поколения, в том числе и некоторые товарищи. Меня это удивляет и раздражает. Им дали образование, их вырастили и выкормили здоровыми, а им у нас все не так. Это пренебрежение к Родине меня сильно задевает. Хотя и в образовании, и в жизни недостатков полно. Например, работа показала, что в институте, а я учился в ТУСУРе, в одном из лучших вузов Томска, особенно по подготовке программистов, нас явно мало учили экономике. Был, правда, дополнительный курс, но с вольным посещением. Между тем в рыночных условиях недооценка экономики сильно проявилась. Мы многое вынуждены сейчас осваивать с большим запозданием. И никуда от этого не денешься.

Американцы ничего не применят, пока не посчитают, во сколько долларов им это обойдется. А у нас сначала предлагают, а только потом считают. И ментальность такая, и традиция. Сначала залезем в реку, а потом обнаруживаем, что она глубокая. Это наша ментальность, привычка и традиция много раз выходили России боком. Стоит вспомнить и такой близкий мне факт. Допущенное властью в свое время пренебрежение к науке ей очень дорого обошлось. Из группы, в которой учился в ТУСУРе, в науку пошел, пожалуй, только я один.

А многие способные ребята пошли в программисты, в фирмы и... куда угодно, но никак не в науку. Вот как изменились времена.

Послесловие
Через день после встречи с Максимом Шандриковым прочел в газете, что томских ученых Нобелевский комитет пригласил на работу в качестве экспертов. Первая реакция человека, любящего свой город, была такая: «А почему не новосибирцев?! И у нас нашлись бы ученые для оценки трудов претендентов на высокую премию».

Но потом это сомнение тут же отверг, потому что наверняка эксперты для Нобелевского комитета нашлись бы и в Иркутске, и в Красноярске, и в других научных центрах СО РАН. Хотя стал предполагать (и не более того!), что у томичей, вероятно, пока еще нет очевидных претендентов на столь высокую премию, а для оценки, да еще такой, нужны ученые «со стороны», с безукоризненной объективностью и независимые от личных привязанностей. Тем более, что в Новосибирске можно назвать не меньше пяти имен ученых экстракласса (на мой взгляд, не имеющих, конечно, никакого значения для Нобелевского комитета), которые давно вправе претендовать на высокую международную премию. Естественно, называть эти имена не буду. Примета плохая. Да и традиция давно сформулирована: не лезь поперек батьки в пекло.

Слово «пекло» здесь вполне уместно. Борьба за Нобелевские премии всегда не только острая, но даже ожесточенная. Это проявляется во многом. В частности, в отношении к российским ученым-претендентам. Мы уже стали привыкать к тому, что все чаще российские ученые, получившие у нас блестящее образование и накопив авторитет, знания и опыт, уезжают за границу и получают Нобелевские премии, к примеру, как ученые американские. То это физик, то биолог, то, совсем недавно, математик. Правда, Нобель, не любивший математику, оставил ученых этой отрасли знаний без своей премии. Но наш геометр до, по крайней мере, 1974 года, когда в России была одна из лучших математических школ мира, получил премию, соизмеримую с Нобелевской. И два дня назад он все-таки вспоминал о России, но Нобелевскому комитету это как бы ни к чему.

Впрочем, не исключаю и другого варианта. Американцы за «своих» дружно голосуют. Не знаю, как часто, но у нас свои своих проваливают. То ли от повышенной требовательности, то ли от элементарной зависти. Наука, как и другая среда, живет не только расчетами и доказательствами, но и чувствами. Кроме того, многолетняя наша мораль глушила собственное «я». Это считалось нескромным. Надо было подождать, когда тебя выдвинут другие. Существовала даже некоторая очередность на высокие награды, а тем более — на премии. Хотя американцы в любых обстоятельствах не чурались и не стеснялись собственного «я». Тем самым они быстрее проявлялись как работники и как талантливые люди. А у нас надо было обязательно ждать: актрисе — пока роль дадут, писателю — пока «наверху» одобрят его творчество и напечатают нужную книгу, художнику — пока его признают народные массы.

Конечно, принцип американцев, в том числе и в ученой среде, пропитан не только талантом, но и эгоцентризмом. Однако он позволял быстрее добиться поставленных целей. Этот западный опыт не прошел бесследно и для нашей научной молодежи. Она тоже теперь не хочет ожидать, а точнее — дожидаться. Да и формирующаяся сейчас обстановка в науке и возросшая помощь власти тем, кто добывает новые знания, тоже способствуют мировоззренческим переменам в научном сообществе. Но, правда, с поправкой на Россию и на существующие у нас традиции. К тридцати годам почти все мои собеседники — кандидаты и доктора наук — уже были победителями различных олимпиад и конкурсов, получили гранты самой высокой «стоимости» и одобрение своей работы на конференциях областных, всероссийских и международных. И получили заслуженно — за труд и талант.