Два брата-гения из Новониколаевска

Я попытался по возможности сократить бесконечно длинный текст и несколько адаптировать его для современного читателя. Удивительно, что благодаря сумасшедшей серьёзности, абсолютной литературной бездарности и гипертрофированному самомнению Павла Матвеевича читать его воспоминания о брате действительно забавно.

Как вести войну

«Мой брат Иван был чистой воды гением. Брат был директором отделения Международной компании жатвенных машин в Америке. К 1910 году дела компании шли очень туго, но брат уверенно заявил директору районного отделения, что повысит спрос и продажу американских машин в пять и больше раз в течение трёх лет. Зная психологию, быт, желания, чаяния крестьян, Иван беспрерывно ездил по деревням и селам почти девять месяцев, добившись вынесения сотен переговоров о покупке машин только у Международной компании. Немецкие фирмы сразу же захирели, но они отлично знали, что побеждены они были гением брата Ивана.

Если бы он был генералом, то красный спрут был бы побежден.

Еще за несколько месяцев до прихода к власти адмирала Колчака я вместе с братом глубоко возмущались неуменьем вести гражданскую войну и неуменьем властей построить прочный и здоровый тыл Белой сибирской армии. Мы оба в течение двух недель написали каждый свой проект. Я — о превращении армии в грозную боевую силу. Брат Иван — о мерах оздоровления тыла.

Я писал, что допотопные уставы армии, в особенности полевой устав, не выдерживали ни малейшей критики. У нашего командования не было никакой своей собственной тактики. Изложенная в проекте тактика обходных движений при помощи больших кавалерийских масс принесла восхищение двум штаб-офицерам, прочитавшим мой проект и собиравшимся хлопотать перед высшим начальством и правительством.

Брат проектировал заставить добрых 20% населения тыла работать в военно-промышленных комитетах на армию и гарантировал снабдить части обходного движения всем необходимым. Он возмущался слабым контролем пассажирских поездов, в которых почти открыто проезжали по фиктивным документам не только руководители красных партизанских отрядов, но и целые группы партизан. Брат в своем проекте намечал драконовские меры контроля поездов, при которых инфильтрация красной нечисти стала бы совершенно невозможной.

Помимо полдюжины обер-офицеров было завербовано нами три штаб-офицера для того, чтобы склонить командование армии и правительство к принятию наших проектов. Однако ни одному из наших ходатаев не удалось уломать высшие власти к принятию наших выдающихся проектов.

Ввиду колоссального количества красных партизанских отрядов всех размеров в тылу армии Колчака в средней и восточной Сибири, брат не смог эвакуировать жену и пятерых малых детей. Бросить на произвол судьбы свою семью он не мог и решил остаться в проклятой красной Каноссе.

Дела кожевенные

Когда Красная армия заняла Новониколаевск в середине декабря 1919 г., то в течение двух недель бывших колчаковских офицеров убивали на улицах все кому не лень. Достаточно крикнуть кому-либо из толпы, что вот он бывший колчаковский офицер, и самосуд готов. На этой почве могли быть и злоупотребления. Брат Иван целый месяц скрывался на даче сестры на берегу реки Оби в семи верстах от Новониколаевска. В самом конце сидения брата на даче сестры состоялся многозначительный разговор. Брат Иван сказал, что ему пришло в голову, что вместо того чтобы возлагать надежды на офицеров для принятия Сибирским правительством наших проектов, надо было пригласить человек тридцать купцов, которые всегда были на его банкетах, именинах и пр., и всей делегацией ехать в Омск.

Купцы сказали бы, что они привели двух братьев-гениев, у каждого из которых есть свой проект. И еще купцы сказали бы, что если правительство примет их проекты и назначит каждого из братьев-гениев на высокую должность, то 30 купцов гарантируют победу над красным осьминогом.

Вскоре брат поступил на службу в Новониколаевский Краевой Совет Народного Хозяйства. Как человек с колоссальными умственными способностями, он продвинулся по службе и занял место секретаря этого совета. Началась советско-польская война. В Краевой Совет Народного Хозяйства поступила бумага от Главного командования Красной армии, в которой излагалась просьба ко всем губернским и краевым Советам народного хозяйства поставить на солдат польского фронта два миллиона пар сапог в шестимесячный срок. В бумаге этой говорилось, что все усилия интендантства армии не привели ни к каким результатам.

Брат Иван составил доклад, в котором изложил те условия, при которых он сможет дать армии нужные ей два миллиона пар сапог. Председатель Сибирского Совета Народного Хозяйства, прочитав доклад, чуть не арестовал красного офицера, привезшего доклад брата, и грозился арестовать и моего брата. И с их социалистической и коммунистической точки зрения было от чего прийти в раж. Брат выставил несколько обязательных условий, главнейшие из них были следующие:

1. В течение всего шестимесячного периода не арестовывать и не преследовать ни одного владельца кожевенных заводов и не чинить им никаких поборов, выселений из их домов, вне зависимости от того, сколь бы ни была их вина перед государством. Освободить всех владельцев кожевенных заводов из тюрем.

2. Разрешить владельцам кожевенных заводов покупать на рынке кожи по вольным ценам и хранить в их складах, которые не подвергать никаким обыскам и конфискациям.

3. Разрешить советам народных хозяйств заключать с владельцами кожевенных заводов договоры, в силу которых владельцы заводов обязуются работать пять дней в неделю на государство.

4. Разрешить владельцам кожевенных заводов работать два дня в неделю для себя по обделыванию ими кож, приобретенных на частном рынке.

5. Разрешить владельцам кожевенных заводов входить в добровольные соглашения с рабочими касательно двух дней в неделю работы для работодателя.

6. Разрешить владельцам кожевенных заводов платить их рабочим за два дня работы в неделю кожевенными изделиями, обувью и продовольствием из их неприкосновенных складов.

Эти шесть пунктов были главными, за которыми следовало десяток второстепенных. Было от чего прийти в раж председателю Сибсовнархоза.

Братание с рабочими

Брат Иван послал свой доклад с красным офицером высшего ранга для вручения самому Главнокомандующему Красной армией Троцкому. Троцкий пришел в восторг и красными чернилами на полях доклада сверху написал: «Со всем изложенным в докладе согласен. Назначаю Ивана Матвеевича Куреннова Диктатором Кожевенной Индустрии Западной, Средней и Восточной Сибири. Лев Троцкий». Троцкого в те дни боялись как огня и военные, и чекисты, и гражданские власти. Эту бумагу с подписью Троцкого брат употреблял и довольно часто как пугало для всякой чекистской и прочей рвани.

Хуже всего дела шли на большом кожевенном заводе Ивакина на окраине Новониколаевска. Там шла итальянская забастовка. Все рабочие суетились, бегали, производили вид, что они работают усиленно, но продукция завода стояла на уровне нуля. Шаг вперед, два назад... Командированные на завод военные комиссары сменили уже три администрации. Два раза арестовывали самого Ивакина и его прежнего управляющего заводом. Последний из комиссаров был зверь зверем и грозился расстрелять многих рабочих, если продолжится итальянская забастовка, которую он называл саботажем.

Увидев, что на дворе Ивакина ходили гуси, утки и прочая птица, новый военком немедленно распорядился реквизировать всю домашнюю птицу Ивакина и раздать ее рабочим завода. Семью Ивакина приказал в буквальном смысле слова выбросить из дома и дом реквизировать. Сказано — сделано.

Каково же было изумление комиссара-держиморды, когда он увидел на дворе Ивакина всю ту птицу, которую он распорядился вчера раздать рабочим. В ту же ночь, когда комиссар спал, рабочие обратно принесли всю птицу Ивакина и перебросили ее через забор во двор хозяина: ни один не взял ни одного гуся или утки.

Когда брат приехал на завод Ивакина, то буйствующий комиссар арестовал уже до десятка рабочих и, обвинив их в контрреволюции, отправил в ЧК и ежечасно грозился начать расстрелы. Брат, пользуясь диктаторскими полномочиями, первым долгом распорядился освободить хозяина и всех рабочих из-под ареста и собрал всех рабочих на митинг, где прочитал им все двадцать с лишним пунктов его программы. От всей своей доброты души рассказал рабочим завода о наступившей для них «новой эре», говорил с подкупающей искренностью и прямодушием.

Вскоре приехали освобожденные сам Ивакин и его администрация и рабочие. После недолгого разговора брата с Ивакиным последний сказал рабочим, что всякое сопротивление кончено и начинается настоящая плодотворная работа. Золотое, брильянтами усыпанное перо не может описать трогательности встречи своего «родного отца» его рабочими. Брат Иван имел крепкие нервы и железную силу воли, но, видя невиданную и невообразимую трогательность встречи рабочими завода Ивакина, брат Иван заплакал. Этого не поймет тот, кто не родился с русской душой.

Скромность погубила

Так брат Иван своим докладом о двух миллионах пар сапог и действиями по букве этого доклада посрамил все бредовые социалистические теории, совершенно неприменимые в реальной жизни. Индивидуализм — жизнь, социализм — смерть.

Так в начале гражданской войны в Сибири наша с братом Иваном скромность погубила и армию Колчака, и его правительство. Надо было нам похоронить по первому разряду скромность и тактичность и сказать, что или мы ляжем живыми в гроб, или добьемся того, что наши проекты по оздоровлению тыла и превращению Сибирской армии в грозную боевую силу будут приняты правительством».

Да уж. Такие вот у нас земляки, куда деваться…

Цитата

В. Иконников, русский историк:
— Большинство мемуаров написано людьми недалекими. И в этом едва ли не главная ценность подобной литературы.

Стремительная мысль гения в двух словах беспощадно изобличит эпоху, героя, событие.

Но только вязкая, подробная и путаная запись, оставленная простаком, может передать истинный дух своего времени, колорит и аромат его...

Чаще всего подробные воспоминания оставляют после себя мало кому известные мелкие чиновники, обедневшие помещики, неудачливые коммерсанты, много пьющие к концу жизненного пути выпускники университетов.

И это тоже во благо историку.

Записки полководцев и сановников напоминают жития. Автобиографии музыкантов и писателей слишком изящны и искусственны

Бесхитростные рукописи обывателей напыщенны, смешны, бестолковы. Но правда – в них. Ибо они беспомощны перед правдой.