Когда-то Андрей Звягинцев работал на новосибирской театральной сцене, а потом решил стать кинорежиссером и отправился учиться в Москву. Самый первый его фильм — «Возвращение» — принес триумф молодому режиссеру на кинофестивале в Венеции, престижный приз «Золотой лев святого Марка» за дебют и возможность снять сразу вторую картину. Сегодня он — режиссер с мировым именем. Его новая картина «Левиафан» получила престижную премию Ассоциации кинопрессы «Золотой глобус», премию Лондонского сообщества кинокритиков. А теперь еще выдвинута на премию Американской киноакадемии «Оскар» в номинации «Лучший фильм на иностранном языке». Этот фильм еще не вышел в прокат, но уже оброс мифами и вызвал немало толков и споров среди соотечественников. Мы расспросили кинорежиссера о его фильме и о том, как живется и работается ему сегодня.
Фестивальные страсти
— Андрей, во-первых, от всей души поздравляем с триумфом вашего нового фильма! Сами-то ожидали такого успеха? Ведь еще весной 2014 года ваш фильм был представлен в конкурсной программе на кинофестивале в Каннах, где получил приз за сценарий, но не получил «Золотой ветви» — главной награды. Говорили даже о том, что картину, мол, засудили.
— Да нет, никто никого не засуживал. Просто участие фильма в конкурсе — это всегда очень сложный пасьянс. Каждый из членов жюри имеет свою «золотую пятерку», или шестерку, или восьмерку фильмов. И все члены жюри понимают, что из этого круга понравившихся картин и нужно составить своеобразный пасьянс. Никогда не бывает так, что всем сестрам — по серьгам. Но, конечно, есть понимание: например, именно этот фильм нельзя не отметить, потому что он — выдающийся. Поэтому уже одно то, что твоя картина попала в призовой пул, означает, что она могла получить любую позицию, и все решил какой-то незначительный нюанс. Если поменять в жюри нескольких человек — двоих, троих, пятерых — расклад будет иным.
Про себя скажу — мы были удовлетворены уже тогда, когда наш фильм попал на конкурс. Я говорю об этом без кокетства и не с тем, чтобы уйти в утверждение, что «главное не победа, главное участие». А когда в день конкурсного показа нашего фильма все вокруг пестрело такими броскими заголовками, что голова кружилась, нам казалось, что происходит что-то невероятное. Это журналисты посмотрели утром наш фильм на пресс-показе, а днем на страницах газет появился такой могучий поток высоких слов о том, что это — потрясающий фильм из России. Все! Для нас это уже стало событием. Остальное — просто раздача лотереи. Ну если нет главного приза? Так что же? Русское кино за всю историю Венецианского кинофестиваля — а ему уже семьдесят лет — всего-то и получило наград, что в 1962 году за дебют получил «Золотого льва святого Марка» Андрей Тарковский за фильм «Иваново детство», в 1991 году Никита Михалков получил приз за фильм «Урга. Территория любви», и мы получили «Золотого льва святого Марка» в 2003 году. А в Каннах русское кино главный приз не получало все эти 70 лет, кроме одного случая в 1959 году — за фильм «Летят журавли» Михаила Калатозова!
Что же касается нашего «Левиафана», то я был уверен, что фильм будет заявлен на «Золотой глобус», а это одна из главных кинопремий в США. Это — премия мировой прессы. А следом за ним — «Оскар».
— У фильма уже есть покупатели на мировом кинорынке?
— Да, в США есть очень серьезный прокатчик, лучший в Америке для такого рода фильма. Артхаусные фильмы ведь не для широкого проката. Но для такого прокатчика, как «Сони Классик», в этом нет проблемы. Как говорит мой продюсер Александр Роднянский, они умеют это делать.
Плевок в душу министра?
— Вокруг вашего фильма уже ломаются копья, и есть очень разные мнения на его счет. Даже говорят о некоем противостоянии с министром культуры Владимиром Мединским. Это так?
— Нет никакого противостояния. Он посмотрел «Левиафана» в Госкино. Я могу процитировать то, что он сказал: «Фильм талантливый, но мне он не понравился. Ох, как же мне тяжело было его смотреть! Такой депрессивный фильм. И у нас в России так не пьют!» Я разделил его высказывание на две части. Мне было важно, что чиновник и представитель государства, которое финансировало картину, — около 40% финансовых затрат предоставило министерство культуры — назвал фильм талантливым и сказал, что технологически фильм прекрасно сделан и актерская игра на высоте. А как частное лицо, у которого есть свои убеждения, Мединский сказал, что по части содержания ему как будто плюнули в душу. Могу сказать, что я увидел в лице Владимира Мединского искреннего человека и получил сильное впечатление от встречи с ним.
— Но есть ведь и восторженные отклики. Кто полностью принял фильм из тех, мнением которых вы дорожите?
— Я позвал на показ фильма киноведа Наума Клеймана. Он — создатель Музея кино и умнейший человек, мой друг — на следующий после просмотра день прислал мне письмо. Я попросил у него позволения процитировать: «Фильм ваш не идет из памяти и чувств. У нас сбилось понимание слова «пророк», его толкуют сродни «астрологу». А пророк призван, словами Шекспира, «повернуть глаза внутрь души» и, словами Пушкина, «жечь сердца людей». Только это бесстрашное общение с настоящим позволяет предвидеть последствия, то есть общение с будущим. Ваше бесстрашие ободряет, как бы ни удручала материальная картина увиденного. Но в фильме есть большее: правда воплощена в искусство и потому возвышается до истины. Чем больше думаю о фильме, тем больше поражаюсь умению ваших соратников остаться в поле искусства, сколь бы близко вы ни подходили к публицистике, обличению или проповеди. Было бы банально говорить о выстраданности, иначе вы бы не взялись за фильм. Но мне кажется, надо говорить о сострадательности и ответственности — двух фундаментальных качествах, которыми вы охраняете нас, ваших зрителей, от отчаяния. Вместо утешительства и дешевого хеппи-энда вы внушаете зрителю надежду на существование в мире высшего сознания, внушаете на уровне формы фильма и на уровне душ его создателей и доверяющих им зрителей. Именно это я имел в виду, когда процитировал после просмотра слова Достоевского: «Красота спасет мир».
— В первозданном варианте вашего фильма есть ненормативная лексика. Без нее фильм что-то потеряет?
— Потеряет, потому что эти слова — а у меня там всего четыре слова и производные от них — просто будут замолчаны, а не так, как если бы их не было. По моему мнению, эта ненормативная лексика там необходима, она в полной мере создает образы персонажей. Более того, во всем мире, во всех странах есть ненормативная лексика в кино. Все чисто для чистого взора. А когда нечист взор, то он сразу видит в этом чернуху и осквернение. Но нечист взор, а не предмет взора.
Родная земля
— Сегодня вы — режиссер с мировым именем и можете не особенно обращать внимание на чье-то мнение. А бывало, что шли на уступки в угоду чужому вкусу?
— Нет, я не делал этого никогда. Это ведь не приобретается с возрастом, это либо дано человеку, либо нет. Мне просто крупно повезло, я не обивал ничьи пороги. Продюсер, который запустил фильм «Возвращение», сам мне это предложил.
— Для «Левиафана» вы писали сценарий сами?
— Писал сценарий Олег Негин. Но вообще мы работаем вместе, как один организм. Подбираемся к замыслу, оговариваем какие-то возможности, думаем, как развернуть действие и какие будут персонажи. Как это все происходит, передать невозможно. Это как рождение произведения из идеи, костра — из искры. Сначала что-то тебе предвещает, что это может превратиться в хорошую историю, — и идет процесс творения.
— Чего вы хотите для своей картины?
— Нужно постараться сделать так, чтобы картину увидело максимальное количество людей, а это колоссальные затраты, и финансовые, и человеческие. Чтобы фильм дошел до зрителя, нужно делать тиражи, выпускать DVD, давать информацию о фильме, чтобы просто физически привести людей в зал, чтобы они это увидели, чтобы у них было собственное мнение на этот счет.
— Что вы чувствуете, приезжая в Новосибирск? Есть ли связь с этим городом?
— Есть, конечно. Но уезжаю отсюда растерзанным, потому что говорю тут с утра до ночи. Мастер-класс, который я даю, это монолог на два с половиной часа. Очень устаю, но если все-таки ответить по существу вашего вопроса, то я еще в московском аэропорту понимаю, что лечу домой. Это чувство я уже отметил и даже сказал маме: «Все здесь для меня будто родственники, это — родная земля». Когда я учился в столице и приезжал сюда на каникулы, то за лето здесь набирался сил. Не только отдыхал, а именно прибавлял энергии. Тут совершенно другое дыхание! В Москве ведь бешеный ритм и человек человеку совсем не брат, он рассматривает другого как конкурента или претендующего на то, чтобы занять его место, — там колоссальная конкурентная среда. А здесь как-то полегче.
