|
| О Великой Отечественной Михаилу Сизову напоминают старые фотографии |
65-летний юбилей отметило Управление Федеральной службы безопасности по Новосибирской области. Наш корреспондент взял интервью у одного из ветеранов Управления Михаила Сизова, который прослужил здесь 37 лет и прошел путь от рядового оперуполномоченного до заместителя начальника Управления.
- Михаил Гаврилович, как становятся сотрудниками госбезопасности? Наверное, с детства мечтали об этой профессии?
- Да ну, что вы, как об этом можно было мечтать, когда эта профессия не была так известна, как сейчас, благодаря книгам и фильмам! Я хотел стать врачом. Причем именно хирургом. Но до войны было модно записываться в кружки ОСОАВИАХИМа, идти в аэроклубы. И когда уже шла война, к нам в аэроклуб приехал офицер летной школы и отобрал 128 человек для продолжения учебы. Нас повезли в Бирскую школу летчиков, оттуда и отправили на фронт. И выучиться на врача мне уже не пришлось.
- А когда вы попали на фронт?
- Уже в последние годы войны, в летной школе мы учились до 1944 года, а потом нас отправили в 204-й отдельный разведывательный полк на Карельский фронт.
Потом в 1944-м финны капитулировали, и нас перебазировали на 2-й Белорусский фронт, к Рокоссовскому.
- До Берлина дошли?
- Войну мы закончили на подступах к нему, в Польше. Но у Рейхстага мы все же были. И даже оставил там свою надпись. Сейчас после реконструкции ее, конечно, уже нет.
В 1946 году во время одного из полетов отказал двигатель, и самолет загорелся, а никакой катапульты, как вы понимаете, тогда не существовало. В самолете вместо сиденья было некое подобие корытца, в которое и усаживались летчики, предварительно пристроив туда парашют, который тоже крепился не там, где сейчас, а как раз на «мягком месте». Но у меня заело ремень безопасности, и освободиться сразу не получилось. Да еще как на грех заело стекло «фонаря», и я не мог даже открыть кабину, чтобы выпрыгнуть... Пришлось сажать самолет в аварийном режиме на одном двигателе. Было это в Польше, под городом Алау. Сел я на берег озера, а самолет уже горел вовсю. И так с обгоревшими руками и лицом добрел до дороги. И по ней как раз проезжали ксендзы в грузовой машине. Они меня и довезли до моей части.
- Орден вам за это дали?
- Хорошо, что 10 лет не дали. Спасло то, что причиной аварии оказался заводской дефект... Меня отправили долечиваться. Я приехал в Новосибирск, где меня как раз дожидалась моя невеста. С ней мы еще со школы дружны, учились вместе в 51-й (ныне 29-й) школе. И еще во время войны договорились, что она меня будет ждать с фронта. Так, уже женатым человеком я вернулся в армию и летал еще два года до 1948.
- С какими наградами закончили войну?
- Орден Отечественной войны II степени, орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», «За победу над Германией» и другие. Есть даже одна иностранная - польская награда, название которой переводится как «Медаль, заслуженная на поле брани».
В органы госбезопасности я пришел прямо из армии. Тогда во главе управления стояли в основном эвакуированные чекисты из одесского управления, а мы - новосибирцы - в основном были рядовыми оперативниками. Уже работая в Управлении, я закончил Школу МГБ в Горьком.
- О том времени очень много негативных отзывов...
- Больше сказано о тех временах, чем сделано. Не в том смысле, что мы ничего не делали, а больше отчитывались о проделанной работе. А в том, что немало негативного говорили и писали впоследствии о нашей работе, чем это было в действительности.
Я служил в розыскном отделе, и занимались мы в основном розыском военных преступников, которые во время войны сотрудничали с фашистами, многие даже проходили подготовку в разведшколах. Но после войны, не успев эвакуироваться вместе с отступающими войсками фашистов, начали переезжать в провинцию, за Урал, в Сибирь... Вот их мы и вычисляли.
- Много нашли?
- Не знаю, можно ли судить о качестве нашей работы по количеству выявленных военных преступников, но было их, мне кажется, не очень много. Обычно за год приходили из Москвы ориентировки на 100-200 человек. Вот их мы и проверяли. Были и трофейные дела, которые фашисты заводили на свою агентуру. В основном, это были этнические немцы из средней полосы России.
Некоторых помню очень хорошо. Один был пособником фашистов в концлагере «Травники» в Польше. В этом лагере за три месяца его существования сожгли 70 тысяч человек. Другой собственноручно расстрелял восемь коммунистов из своей деревни, а после войны осел в сибирском колхозе и даже завел новую семью, которая, естественно, не догадывалась о его прошлом.
- А настоящая контрразведка здесь была?
- Настоящая контрразведка, в основном, в Москве делается. У нас несколько иные задачи стояли. Если можно так выразиться, прикладного характера: защита предприятий оборонного комплекса и разработка системы их охраны от диверсии. А в 1967 году, когда был организован 5-й отдел, больший акцент стал делаться на борьбу с идеологическими диверсиями.
Я чувствовал, что моя работа нужна. Я сам разрабатывал тексты лекций для студентов и интеллигенции, то есть тех, кто более всего уязвим для идеологической диверсии. И интерес к таким лекциям и дискуссиям был действительно высоким. Например, когда я в НГУ сам читал одну из лекций, после нее студенты часа четыре меня не отпускали - задавали вопросы.
- Много ли у нас в городе и области было «узников совести»?
- Ни один не пострадал за свои убеждения! Чаще всего было достаточно просто пригласить такого человека для беседы в управление...
Помните дело «Синявского - Даниэля»? Так вот, жена Синявского у нас в университете преподавала, и сын жил тоже в Новосибирске. И никто их не преследовал.
- Есть темы, на которые вам по-прежнему, в силу их секретности, нельзя открыто говорить?
- Нет, пожалуй, таких тем не существует. А вот в чем я себе действительно признавался не один раз, так это в том, что идеологическую войну с Западом мы все же проиграли. Дело не в том, что коммунизм так и не наступил, но слишком много капиталистических «ценностей» сейчас ценится и молодежью, и взрослыми людьми, и даже в правительстве. Родину стали меньше любить.
