Репрессии – одна из самых трагических страниц истории нашей страны. Голод, страдания, лишения пришлось пережить миллионам граждан. События того времени, коснувшиеся многих семей, сохранились в памяти на всю жизнь.
Репрессии не обошли стороной и семью Марии Кондратьевны Фроленковой. Она родилась и выросла в поселке Александро-Невском. Когда в 1937 году ее отца Кондрата Яковлевича Ремхе забрали в трудовую армию, ей было всего восемь месяцев. Помимо нее, у матери на руках осталось еще трое детей.
– Я была самая младшая, – со слезами на глазах вспоминает Мария Кондратьевна. – Мы долго ничего не знали о судьбе отца. Каждый день представляли, как он вернется к нам. Позже узнали, что в 1941 году его расстреляли как врага народа. В колхозе он работал председателем, а в то время долго не разговаривали и уж тем более не разбирались. Председатель – значит, воруешь.
У нас не сохранилось ни одной фотографии папы. Я не знаю, как он выглядел, не знаю, что такое отцовская ласка, да что там говорить, мне некого было назвать «папкой».
Настоящий шок в селе
Осенью 1942 разнеслась тревожная весть, что в трудармию будут отправлять и женщин немецкой национальности. Это известие вызвало настоящий шок в селе. С ужасом в сердце женщины представляли себе, как оставят детей на произвол судьбы. Прощаясь, матери предчувствовали: не всем им суждено будет свидеться со своими детьми. Либо погибнут сами, либо не выживут дети. Поэтому прощались навсегда, слабо надеясь на встречу.
Мария с мужем Владимиром, свекровью Анной Анатольевной и детьми Юрой и Светой
Дочерей и сыновей оставляли престарелым родителям – если они, конечно, были. Пристраивали к родственникам, навязывали женщинам, имевшим до трех детей и не подлежавшим мобилизации. Некоторых детей забирали к себе сердобольные русские. Многие оставались на попечении старших братьев и сестер, которым и было-то всего по десять-двенадцать лет. Тех, кто оставался совсем без присмотра, определяли в так называемые «колхозные детдома».
В Александро-Невском тоже был детский дом. Детей там кормили зерном из мышейки. Нянечки воровали это зерно. А дети потом умирали от голода:
– Я помню, как зимой мертвые тела мальчишек и девчонок грузили в сани,
как березовые доски. А другие ребята придерживали их палками, чтобы те не выпадали из саней. Страшная картина до сих пор перед глазами. Зимой земля была застывшая, хоронили их не очень глубоко. И весной, когда снег таял, собаки растаскивали кости по деревне.
«Было страшнее, чем на похоронах»
Маму Марии Кондратьевны забрали в трудармию в 1944-м, вскоре – и старшую сестру Лиду, ей тогда было всего семнадцать лет. В те времена закон был таков, что как только младшему ребенку в семье исполнялось три года, его мать могли забрать в трудармию.
– Ни один из многочисленных советских народов не был подвергнут такой «зачистке» в годы войны, как российские немцы, – говорит моя собеседница. – Я помню тот день, когда маму забрали.
Что тогда творилось перед сельсоветом в момент прощания, словами не описать! Навзрыд плакали и матери, и дети, и провожающие.
Такого Александро-Невский не видел за все годы своего существования. Было страшнее, чем на похоронах. Мой старшие брат Кондрат и сестра Лиза закрыли меня в доме, чтобы я не видела этого ужаса. Женщин и подростков гнали по дороге в Казанку. Я разбила стекло в окне и вылезла. Бежала за мамой и кричала. Вы бы видели ее глаза, налитые горькими слезами. Женщин держали силой, не пускали к детям. Я не помню, как вернулась домой. Это было не детство, это был самый настоящий ад. Мы остались жить втроем в избушке из двух комнат. В одной из них держали корову. Кормили нашу кормилицу ячменной соломой. А когда она закончилась, корова умерла. Мы плакали, понимая, что есть теперь будет нечего.
Маму отправили работать в Славгород. Там они выращивали капусту для фронта. Как работников их очень ценили. Часто премировали. В свободное время мамочка вязала для нас носочки и варежки.
Каждый год, весной, она сбегала домой.
До осени работала в совхозе, зарабатывала на хлеб, чтобы прокормить нас. А осенью их вновь гнали обратно, гнали в прямом смысле, как скот. Тех, кто не хотел идти или шел медленно, били бичом.
Мирная жизнь
Несмотря на голод и холод, Марии удалось окончить 4 класса. Она умеет читать, считать и писать.
– Как и всем деревенским жителям, нам тоже приходилось платить налог, – продолжает свой рассказ женщина. – Необходимо было сдать шкуру поросенка, сливочное масло, молоко и яйца. Помню, как тайком макала кончик пальца в молоко. Время от времени нам давали обрат. Иногда мы варили из него творог, но чаще всего до него дело не доходило, выпивали так.
В 1947 году мама Марии Кондратьевны вернулась домой. Дети выросли, создали свои семьи. Мария тоже вышла замуж за парня из Петрушино Владимира Фроленкова. У них родились трое детей.
Своей нынешней жизнью Мария Кондратьевна довольна. Фото автора
Несмотря на непростую судьбу, Мария Кондратьевна не озлобилась на жизнь, не потеряла таких человеческих качеств, как доброта, отзывчивость, честность, щедрость. Своей нынешней жизнью она довольна.
– Пенсию я получаю вовремя, – говорит женщина. –
У меня есть дом, где тепло и всегда пахнет едой. И самое главное, нет войны. Дай Бог, чтобы так было всегда.
P.S. Государство признало свою вину в отношении репрессированных. Отец Марии Кондратьевны был реабилитирован в 1955 году. Его дети получили документ, подтверждающий реабилитацию и денежные вплаты. А в 1991 году был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий». В СМИ стали появляться статьи, публиковаться воспоминания очевидцев о периоде репрессий. Стали оформляться справки о реабилитации, выплачиваться компенсации за пребывание в лагерях и за незаконно изъятое имущество. В каждом районе образованы комиссии по восстановлению прав реабилитированных, которые помогают пострадавшим восстановить их честное имя. Но до сих пор миллионы людей не знают, где зарыты их родители, деды и прадеды. Они хотят найти хоть какие-то сведения о судьбах родственников.
Опубликовано в газете «Степная нива» № 43 от 24 октября 2019 года
