Специальному корреспонденту «Советской Сибири» удалось встретиться с народным артистом России и выяснить, что его связывает с Василием Шукшиным
Недавно в Выборге прошел фестиваль «Окно в Европу». В этой северо-западной точке, расположенной в Финском заливе, заканчивается материковая граница страны, поэтому название кинофестивалю дано очень точное. Хотя в Европу артисты и режиссеры особо не смотрят — за награды борются только отечественные картины. 70-летие Победы в Великой Отечественной войне отмечено специальной программой, символ фестиваля — образ героя Василия Шукшина из фильма «Они сражались за Родину» Сергея Бондарчука.
В жюри — Сергей Никоненко. Народный артист ответил на несколько вопросов нашего корреспондента, посетившего выборгский фестиваль.
— Вы снимались в первых двух фильмах у Сергея Аполлинариевича Герасимова. Сейчас он представляется фигурой энциклопедической, а какой он был в человеческом отношении?
— Великий режиссер. Столько состоявшихся судеб в кино, наверное, нет ни у одного педагога. Например, в фильме «Молодая гвардия» даже те актеры, которые играли вторые роли, сразу стали знаменитыми и заслуженными, их потом засыпали предложениями. А ведь во втором ряду играли и Вячеслав Тихонов, и Евгений Моргунов, и Георгий Юматов. Герасимов говорил: «Вы у меня учитесь, а я у вас».
— Но эти отношения не ограничивались рамками «учитель — ученик»?
— Нет, конечно. Вам наверняка каждый ученик Герасимова скажет, что вот его-то он любил больше всех. Так и я могу сказать. Но побил все рекорды безвременно ушедший Николай Ерёменко, который снимался у него во всех картинах практически с момента поступления, начиная с фильма «У озера». Как сейчас помню свой первый съемочный день в фильме «Люди и звери». Я тогда настолько «перетрудил» роль, так замордовал ее и зарепетировал до дыр, что там уже ничего живого не осталось. Надо ж было быть таким глупым. Хотел по неопытности всех удивить: смотрите, какой я талантливый. А в результате сьемку отменили из-за профессиональной неготовности артиста. Большего позора я в жизни не испытывал. Думал, за что мне муки такие? Но Герасимов пришел ко мне в номер, где я с горя уже начал лечить душевную травму известным методом, оторвал меня от бутылки. Потом сам попробовал «Гавана-ром», который я закусывал каким-то яблочком, и сказал: «Гадость чрезвычайная. Пойди-ка лучше погуляй, искупайся, а вечером приходи ко мне». Я, проветрившись и успокоившись, явился к нему, и он дал почитать сцену с Жанной Болотовой. Послушал и говорит: «Больше ничего не надо, вот оно». Я удивился: неужели так мало, а я хотел столько вложить... Но роль не предполагала такой нагрузки. Потом, с годами, приходит ощущение, сколько надо оставить свободы, импровизации, чтобы все жило, вошло в кровеносную систему.
«Аморальный» Шукшин
— Расскажите, как познакомились с Шукшиным?
— На пером курсе ВГИКа, когда мы только приехали с картошки учиться, у нас стал появляться человек в кирзовых сапогах, галифе и гимнастерке. Это был Вася Шукшин. Еще не писатель, но уже сочинял. Еще не режиссер, но уже начал сниматься. К тому времени он окончил институт, в общежитие его не пускали. Искал ночлег на стороне, даже на вокзале жил. И часто бывал у нас.
Вася, кстати, дважды женился «на нашем курсе», если можно так выразиться. Сначала на Лидии Александровой. Потом тоже на Лидии — Федосеевой. С первой женой расстался по простой причине — та на него бумагу написала в парторганизацию. Приревновала — увидела, как он чай пьет с другой. В итоге Лидия попросила вышестоящие органы повлиять на коммуниста Шукшина, оградить, так сказать от аморальных поступков. Васю вызвали на собрание. Там присутствовал и член партии Сергей Аполлинариевич Герасимов. Секретарь парткома говорит: «Мы не будем зачитывать письмо, думаю, коммунист Шукшин сам разберется». И отдал Василию Макаровичу бумагу. Тот на следующий день пошел разводиться. Что за жена, если на мужа стучит, — возмущался Вася.
Подраться можно, а писать в партком — это уже какой-то Павлик Морозов получается.
Герасимова я не случайно упомянул. Тот узнал, что на курсе, которым он руководит, учится та «писательница». Сергей Аполлинариевич никогда никого не исключал, но нашел способ избавиться от студентки. Говорит ей: «Вас не исключают из института. Вы будете учиться, но курсом ниже». И оставил на второй год.
Шукшин, которому жить негде было, иногда ночевал у меня — в коммуналке в Сивцевом Вражке. Была раскладушка, на которой, кроме Васи, спали Николай Губенко, футболист Эдуард Стрельцов, Геннадий Шпаликов. Как-то попросился на две ночи Никита Михалков, а прожил восемь месяцев.
Конечно, счастье было сниматься у Шукшина. Я исполнил одну из главных ролей — Ваську-чудика, в фильме «Странные люди». Там полным-полно таких чудиков. Запомнилась работа с Евстигнеевым. По сюжету встречаются два брата. Рады друг другу, но один другому пеняет, что тот не при-ехал в деревню на похороны дедушки, а городской не может понять, какого деда. Того, что по матери, или что по отцу. Я играл деревенского. На сьeмках при встрече с «родственником» один раз целовал его, а тут как брошусь на Евстигнеева: давай лобзать, обслюнявил всего, разревелся — ну брат же. В общем, когда сказали: «Стоп», вся группа хохотала, а Евгений Александрович так серьезно посмотрел на меня. Кстати, тот дубль и вошел
в картину.
Иных уж нет…
— Через двадцать лет после сьeмок у Шукшина вы сами снимали картину «Ёлки-палки». Расскажите какой-нибудь интересный эпизод, который произошел во время съемок.
— Я собрал бригаду шукшинских актeров: Буркова, Куравлёва, Евстигнеева. Там есть сцена, где мы с Евгением Александровичем спорим о разновидностях отдыха — со смыслом для страны или без. Этот эпизод мы с ним тщательно репетировали. Но во время съемок, когда мой герой спрашивает: «В чем смысл жизни каждого гражданина?», а Евстигнеев в ответ орет: «Защищать Родину!», Евгений Александрович вдруг рванул телогрейку — не на себе, а на рядом стоящем Иване Рыжове… Такие перлы у него были часто.
В 1963 году меня пригласили сниматься в фильме «Война и мир». Я играл в третьей серии молодого офицера русской армии, воевал и быстро погибал…
Возвращаюсь после съемок с деньгами в кармане и встречаю Шукшина. Говорю: «Вася, сегодня идем в «Интурист», гуляем!». Пошли, поужинали. Выпили бутылку — так, для аппетита. Ведь что такое бутылка по молодости? Ровным счетом ничего. А Вася мне: «Давай к ребятам-литераторам в общагу. Коля Рубцов приехал, поэт хороший». В общем, поехали.
Спустя много лет встречаю Сашу Князева. Спрашивает: «Помнишь, ты к нам приходил после съемок, про Бородино рассказывал, угощал? Так вот, из той компании практически уже никого нет в живых».
Нет и Шукшина. В прошлом году исполнилось 85 лет со дня его рождения. Более скромного и тактичного человека я, пожалуй, не встречал. Он больше слушал, чем говорил. В 2014 году было сорок лет, как ушел, а мне кажется, будто вчера это произошло.
Пелевин и Чапай
— Вы играете главную роль в спектакле «Чапаев и Пустота» по роману Виктора Пелевина. Какое впечатление на вас произвел автор?
— Он был на одной репетиции и сильно в процесс не вмешивался. Пелевин оставил впечатление человека странного. Может, он и хотел такой эффект произвести, и ему это удалось. Сидел, покуривая хорошую дорогую сигару, я ее по запаху оценил. Высказывался немного, но по существу. На премьеру он не пришел. Проза у Пелевина замысловатая. Но я стремился к тому, чтобы у зрителя была возможность хоть в чем-то разобраться.
— Ваш герой Чапаев, помимо всего прочего, давно уже стал героем анекдотов. В процессе репетиции они вспоминались?
— Могу рассказать сюрреалистический анекдот про Чапаева. По позициям белых скачет хороший рысак, запряженный в тачанку, которой управляет девушка-блондинка с большим открытым бюстом и развевающейся шевелюрой. Высовываются белые посмотреть на нее: что это за чудо такое? В это время блондинка нажимает на гашетку и всех косит. Потом заворачивает, спрыгивает с тачанки и снимает парик. Ему говорят: «Петька, это ты! Вот загримировался!». А он: «Я что, вон Василий Иванович загримировался так загримировался. Распрягите...
Знаете, если обратиться к фактам, то Чапаев уже не только исторический персонаж. Я подумал, на кого же он должен быть более всего похож. Наверное, на фольклорного героя. Над Иванушкой-дурачком тоже смеются, однако он везде почему-то берет вверх.
— Чем вы гордитесь в своей жизни?
— Дом построил, сына родил, дерево посадил. Вообще деревьев я посадил штук пятьдесят, чтобы уж и за жену, и за сына. С возрастом понимаешь, что радость в жизни доставляют очень простые вещи. Чувствуешь себя хорошо — вот уже здорово. Хочется, чтоб близкие твои не болели. Помню, когда сын был маленький, то счастье испытывал уже от того, что он не болеет. Ну и очень приятно, когда удается роль, когда тебе говорят: «Молодец, хорошо сыграл». Доброе слово каждому слышать хочется.
