«От тюрьмы и от сумы не зарекайся», гласит популярная поговорка. Подразумевается, что страшнее тюрьмы нет места на свете. Действительно, когда я, в то время молодой адвокат, впервые переступил порог следственного изолятора, в просторечии именуемого «Бутырка», мне показалось, что я попал в филиал ада на земле.
Но этот филиал не единственный. Земной ад, так же как и ад загробный, имеет свои «круги»: в каждом последующем его обитателям приходится все тяжелее. Последний круг — это учреждения, называемые «психоневрологические интернаты». По сравнению с некоторыми из них любой следственный изолятор или колония самого строго режима покажется если не раем, то по крайней мере чистилищем.
Об условиях пребывания в ПНИ журналисты писали уже очень много. Откровенно говоря, при чтении этих репортажей волосы встают дыбом. Мы читаем, что в ряде таких заведений пациентов насильно пичкают лекарствами, зверски избивают и даже насилуют. Их контакты с внешним миром строжайше регламентируются.
В тюрьме человек, хотя бы и рискуя жизнью, может сохранить человеческое достоинство. В ПНИ это невозможно в принципе. Его обитатели более бесправны, чем рабы в Древнем Риме. Сроки пребывания в местах лишения свободы ограничены. Даже лица, осужденные к пожизненному заключению, имеют шанс на помилование или на условно-досрочное освобождение после 25 лет пребывания в тюрьме.
Обитатели ПНИ, как правило, обречены на пожизненное пребывание в данных заведениях. Между тем многие из них страдают не столь уж значительными психическими отклонениями и физическими недостатками. Эти люди вполне могли бы жить в обычной квартире, выполнять какую-то несложную работу, завести семью и так или иначе интегрироваться в общество. При этом они, разумеется, нуждаются в периодическом контроле со стороны специально обученного персонала. Однако руководство ПНИ не заинтересовано в реабилитации своих пациентов и, как правило, ничего не предпринимает в этом направлении. Государство выделяет на каждого из них немалые деньги, но, как у нас это нередко бывает, далеко не все они используются по назначению.
Уместен вопрос: а каким образом люди вообще становятся сотрудниками ПНИ? Точно ли, что ими движет призвание помогать страждущим? Увы, недавние громкие скандалы вокруг ПНИ убеждают в обратном. Впрочем, наверное, встречаются среди них и настоящие подвижники.
В дореволюционной России существовал такой вид наказания — гражданская казнь. В свое время ей был подвергнут Николай Чернышевский. Над головой осужденного государственного преступника, привязанного к столбу, ломали шпагу — это означало, что отныне он лишается всех гражданских прав. Аналогичным образом лица, лишенные дееспособности, фактически перестают быть гражданами: они не могут участвовать в выборах, распоряжаться своим имуществом, вступать в брак и даже, как ни чудовищно это звучит, заводить детей. Решения о лишении дееспособности штампуются судьями в массовом порядке по представлению руководства ПНИ. При этом судья, как правило, даже не стремится разобраться, кто находится перед ним и насколько обоснованно применение такой крайней меры.
В одном из журналистских репортажей описан случай, когда молодая женщина — пациентка ПНИ с диагнозом «умеренная умственная отсталость со слабо выраженными нарушениями поведения» — забеременела. Руководство интерната не задумываясь направило ее на аборт. Однако за пациентку вступились журналисты и волонтеры, которые доказывали, что она вполне способна произвести на свет здорового ребенка и воспитывать его — разумеется, при условии оказания ей необходимой помощи. В конечном итоге ей удалось родить, хотя можно представить, как отразилась вся эта мучительная борьба на ее здоровье.
Кстати, «слабо выраженные нарушения поведения» возникают у пациентов ПНИ далеко не только вследствие болезни. В ПНИ их жизнь подчинена жесточайшему распорядку, где подавляется любая инициатива. Возникает вопрос: может ли в таких условиях вырасти социально адаптированный человек, способный принимать самостоятельные решения?
Продолжая тюремные аналогии, необходимо отметить, что не всегда в места лишения свободы попадают действительно виновные. Но даже если человек осужден законно и обоснованно, отнюдь не обязательно следует лишать его свободы: существует немало альтернативных наказаний. То же самое относится к ПНИ. Нередко решение о помещении туда того или иного пациента не мотивируется никакой реальной необходимостью.
Наверное, настало время провести «инвентаризацию» пациентов ПНИ. Пусть, скажем, независимая комиссия, состоящая из признанных специалистов, осмотрит их и определит, кто из них действительно нуждается в пребывании в стационаре, а кого можно отпустить на волю под наблюдение специально обученного персонала. Но и для тех, кто останется в ПНИ, условия содержания должны быть радикально пересмотрены в сторону гуманизации. Здесь нам необходимо поучиться у стран Запада, где инвалидов не маргинализируют, а, напротив, всячески пытаются сделать полезными для общества людьми.
Разумеется, само государство в лице чиновников, руководителей ПНИ и их персонала с этой задачей не справится. Необходимо широкое привлечение структур гражданского общества. К счастью, уже сегодня у нас немало волонтеров, готовых заниматься этим нелегким, но очень нужным для общества трудом. Такие люди на практике противостоят тому масштабному человеконенавистничеству, которое мы наблюдаем в наши дни. Недавно президент России Владимир Путин указал на необходимость реформировать систему ПНИ. При этом он предостерег от «шоковой терапии» и скоропалительных, непродуманных решений. Однако начинать эту работу нужно уже сегодня. Ибо каждый потерянный день оборачивается изломанными человеческими судьбами.
Автор – адвокат, профессор, доктор юридических наук
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Материал опубликован в газете «Известия» 2 августа 2017 года
