Август русских поэтов: восемьдесят лет назад умер Александр Блок
и был расстрелян Николай Гумилев
«Чистая, благородная душа»...
|
| Александр Блок |
Восемьдесят лет назад не стало Александра Блока. Нина Николаевна Берберова пишет: «Последние дни были ужасны - он кричал днем и ночью. Не приходя в сознание, он умер 7 августа 1921 года. Накануне пришел его заграничный паспорт... В день его смерти в шесть часов вечера отслужили короткую заупокойную службу по православному обряду. Нас было человек десять, собравшихся вокруг его смертного ложа. С сильно поредевшими волосами, с темной бородкой и поседевшими висками, с лицом, изможденным страданием, он был неузнаваем... Молодые люди, окружившие гроб, понимали, что для них наступает новая эпоха. Как сам Блок и его современники были детьми «страшных лет России», так мы стали детьми Александра Блока. Через несколько месяцев уже ничто не напоминало об этой поре русской жизни. Одни уехали, других выслали, третьи были уничтожены или скрывались».
Те, кто бывал в мемориальном музее Блока в Петербурге в доме на Пряжке, навряд ли смогут забыть посмертную маску поэта. Служители оставляют посетителей, а их обычно немного, одних или даже одного в глубокой тишине траурной комнаты. Наедине с последним земным отражением лица, которое мы привыкли видеть на портретах молодым, красивым, ясным. Как писал сам Блок лет за восемь до смерти о себе, «...Недоступный, чистый, гордый, злой». Маска - олицетворение страдания.
Только, пожалуй, в последние два десятилетия мы получили возможность, по крайней мере широкий читатель, представить, какой на самом деле была жизнь Блока, особенно в последние годы. Почему в том же 1921-м на вечере памяти Пушкина он говорил: «Его убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха». Несколько записей из дневников «призванного» революцией поэта. «Следующий сборник стихов, если будет: «Черный день». «Утренние, до ужаса острые мысли, среди глубины отчаянья и гибели. Стать поэтом-куплетистом. Можно деньги и ордера иметь всегда...» «Как безвыходно все. Бросить бы все, уехать далеко - на солнце и жить совершенно иначе».
Он уже многое пережил. В восемнадцатом году его матери написал бывший работник из Шахматова: «...В доме произвели разруху. Письменный стол Александра Александровича открывали топором, все перерыли. У библиотеки дверь выломана. Это не свободные граждане, а дикари... Есть люди, которые Вас жалеют, а есть ненавидящие... На рояли играли, курили, плевали, надевали бариновы кэпки, взяли бинокли, ножи, деньги, медали, мне стало дурно, я ушел». Блок на письмо не ответил. Шахматово сгорело вместе с книгами и архивами. В том же восемнадцатом году у Блока появились первые признаки болезни - цинга, одышка. «Мне нечем дышать, я задыхаюсь». Иногда ему казалось - он умирает от тоски. Развязка приближалась...
...В середине июля 1921 года Политбюро ЦК отклоняет ходатайство Луначарского и Горького о разрешении Блоку выехать в Финляндию на лечение. В тот же день Горький пишет письмо Ленину: «Честный писатель, не способный на хулу и клевету по адресу Совправительства, Александр Блок умирает от цинги и астмы, его необходимо выпустить в Финляндию, в санаторию». Еще через несколько дней нарком просвещения Луначарский обратился в ЦК: «Кто такой Блок? Поэт молодой, возбуждающий огромные надежды... Могу вам заранее сказать результат, который получится вследствие вашего решения. Высоко родовитый Блок умрет недели через две, а Федор Сологуб (русский писатель, поэт, автор романа «Мелкий бес». - И. Т.) напишет по этому поводу отчаянную, полную брани и проклятий статью, против которой мы будем беззащитны, так как основание этой статьи, то есть то, что мы уморили талантливейшего поэта России, не будет подлежать никакому сомнению и никакому опровержению». Через неделю Политбюро разрешило выезд, но было поздно...
В том же августе Анна Ахматова прямо на книге стихотворений Блока написала:
мы его?
Был скуп на похвалы,
но чужд хулы и гнева,
И Пресвятая охраняла Дева
Прекрасного поэта своего».
Такая перекличка с Горьким - чужд хулы и гнева. Современник записал слова Николая Гумилева о Блоке: «Он лучший из людей. Не только лучший русский поэт, но и лучший из всех, кого я встречал в жизни. Чистая, благородная душа...»
Седьмое августа восемьдесят лет назад выпало на воскресенье. «Три дня спустя в чудесный солнечный день Петербург прощался с поэтом. Больше двухсот человек шли в похоронной процессии. Надгробных речей не было... У всех было ощущение, что вместе с его смертью уходит в прошлое этот город и целый мир...» Это - из книги Нины Берберовой. Она скончалась несколько лет назад в Америке, пережив всех своих современников. Жена русского поэта Владислава Ходасевича покинула вместе с ним Россию на следующий год после того августа. Ходасевич умер перед войной.
Она в 1989 году в возрасте под девяносто приехала в СССР. В восемьдесят лет водила машину, работала на компьютере. Живя всю жизнь вне родины, никогда не порывала с русской литературой, знала всех наших литераторов - кумиров шестидесятых - восьмидесятых годов. Писатель, исследователь, мемуарист, Берберова оставила такие книги, как «Курсив мой», роман о Чайковском, «Железную женщину» - о великой авнтюристке и роковой личности баронессе Марии Игнатьевне Закревской-Будберг-Бенкендорф. Женщина эта была возлюбленной советника английского посольства в России и шпиона Локкарта, секретарем и любовницей Горького, а потом Герберта Уэллса. Она приезжала в СССР в годы оттепели. А Нине Николаевне Берберовой исполнилось бы сто лет в нынешнем августе...
«И страсть и ненависть к отчизне»...
|
| Николай Гумилев |
Восемьдесят лет назад этот месяц стал черной страницей в истории русской поэзии. Умер Блок. Федору Сологубу, статьи которого так опасался нарком просвещения, отказали в заграничной визе, от отчаяния его жена бросилась в Неву, тело ее нашли лишь следующей весной. Сологуб не уехал и пережил Блока всего на шесть лет. Горький готовился к отъезду. Николай Гумилев был арестован 3 августа и расстрелян предположительно 25-го. И это была только первая жертва в длинной цепочке...
...Почему Блок не уехал? Еще до революции, во время путешествия по Италии, он пишет: «Единственное место, где я могу жить, - все-таки Россия». Хотя «...на таможне обворуют, в середине России повесят или посадят в тюрьму, оскорбят, - цензура не пропустит того, что я написал». «Несчастную мою нищую Россию с ее смехотворным правительством... с ребяческой интеллигенцией я презирал бы глубоко, если бы не был русским». (Нет, не зря Горький отмечал его «беспощадную искренность».) И еще знаменитые строки: «И страсть и ненависть к отчизне...»
Но все же мелькает мысль: «Не пора ли расставаться?» И сам себе отвечает:
И проселки, и шоссе,
Наша русская дорога,
Наши русские туманы,
Наши шелесты в овсе...»
Через сорок лет после смерти Блока написала Ахматова стихи, опубликованные только в конце восьмидесятых.
небосводом,
И не под защитой чуждых
крыл -
Я всегда была с моим народом,
Там, где мой народ,
к несчастью, был».
Анна Андреевна вспоминала почти полвека спустя, как осенью тринадцатого года они должны были с Блоком выступать на вечере на Бестужевских курсах. «К нам подошла курсистка и сказала, что мое выступление после блоковского. Я взмолилась: «Александр Александрович, я не могу читать после вас». Он - с упреком в ответ: «Анна Андреевна, мы не тенора».
Чуть позже появилось ее стихотворение «Я пришла к поэту в гости».
Что запомнить каждый
должен;
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть».
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы».
Именно там, недалеко от реки Пряжки, откуда видна Нева и корабли. Он любил жить поблизости от рек и каналов, вдали от центра и богатых кварталов. Вода, острова влекли его.
...В воспоминаниях Ахматовой о Блоке нет ни слова о его кончине, хотя она была на похоронах. Кроме приведенного выше стихотворения, его памяти посвящено датированное тоже августом стихотворение «А Смоленская нынче именинница...». И тот август восемь десятилетий назад, и много других стали для Анны Андреевны временем тяжких испытаний. Вот неполный перечень потерь. В августе 1915 года умер ее отец. Николай Гумилев арестован и расстрелян через шесть лет. 31 августа 1941 года покончила с собой в далекой Елабуге Марина Цветаева. В августе 1949 года арестован и через четыре года в том же месяце умер в лагере Николай Николаевич Пунин - искусствовед, писатель, муж Ахматовой, с которым она прожила больше пятнадцати лет.
В 1946 году 14 августа выходит печально знаменитое постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», которое называют «ждановским». Потому что члену Политбюро А. Жданову было поручено довести до широкой общественности его значение. Он дважды выступает с докладом - на собрании актива ленинградской партийной организации и на собрании писателей. Клеймит «несоветских» сочинителей М. Зощенко и А. Ахматову. Ее за то, «что она по-прежнему стоит на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства». Журнал «Ленинград» был закрыт, в «Звезде» сменили редактора. Ахматову и Зощенко исключили из Союза писателей. Тиражи двух книг Анны Андреевны, уже отпечатанные, пошли под нож. За ней устанавливается слежка. Интересно, что в третьем издании БСЭ о «ждановском постановлении» нет ни слова, будто его вовсе не существовало. А почему десятилетиями не печатали русского поэта Ахматову, будущий исследователь из статьи в энциклопедии так и не поймет.
И всех месяцев он страшней:
В каждом Августе,
Боже правый,
Столько праздников и смертей.
Разрешенье вина и елея...
Спас, Успение... Звездный свод!..
Вниз уводит, как та аллея,
Где остаток зари алеет,
В беспредельный туман и лед
Вверх, как лестница, он ведет».
Стихотворение «Август» не могло не появиться. Понятно, что Ахматова написала его под впечатлением собственных потерь. Но поэты, настоящие, как известно, провидцы...
Месяц катастроф...
Вспомним еще. 30 августа 1918 года был ранен Ленин. В тот же день молодой человек Леонид Канегиссер убил Моисея Урицкого, который в ту пору «почти бесконтрольно распоряжался свободой и жизнью нескольких миллионов людей, отнесенных к Северной коммуне» (Марк Алданов. «Убийство Урицкого»). Начался «красный террор». Можно вспомнить еще, совсем недавнее. И не только российские драмы и смерти...
Если вы запросите Интернет, причем очень просто - «август - время катастроф», то вам будут выданы десятки сайтов, сотни страниц. Да можно и без Интернета...
Итак, августы последнего десятилетия. 1991 год: «Лебединое озеро», ГКЧП, трясущиеся руки на экране крупно, танки на улицах Москвы. И омут перемен... Через год отрыжка шоковой терапии.
Перескочим через несколько лет, их потрясения ничто перед «черным понедельником» 1998 года. За считанные дни инфляция рванула вверх на 70 процентов. А цены!!! В обиходную речь стремительно вошло противное словцо дефолт. Почему-то в моей памяти более всего застряли стекла киосков, залепленные квадратиками ценников, их не успевали убирать. Юный премьер получил кличку «Киндер-сюрприз». Появился анекдот о рыбаке, просившем золотую рыбку, чтобы у него все было. На что рыбка резонно ответила: «У тебя и так уже все было».
1999-й. Солнечное затмение. В этот самый день, если говорить о частном, пятидесятилетие моего знакомого, а после у него начались крупные неприятности. Вторжение боевиков из Чечни в Дагестан, начало так называемой контртеррористической операции и последующие взрывы. Объявления в транспорте об оставленных пакетах, ставшие теперь привычными.
Вспоминать прошлый год? Последний в веке и тысячелетии, он в августе просто взбунтовался. Поневоле думаешь о не доказанной никем теории, будто отрицательные эмоции, накапливаясь, выплескиваются катастрофами. Взрыв на Пушкинской площади, пожар на Останкинской башне. Трагедия с «Курском» - дни и недели надежд и ожидания чуда.
Блок в начале прошлого века написал: «О, если б знали, дети, вы, холод и мрак грядущих дней!» И «неслыханные перемены, невиданные рубежи». Предвидение, интуиция... Нина Берберова приводит слова русского философа и историка девятнадцатого века Константина Леонтьева, который утверждал, что тысяча лет русской истории «представляется гранью, через которую не перешло ни одно из прежде бывших государств славянских». Он пришел к этому выводу путем логических построений. Но, может быть, и эти построения, и пророчества касаются только века прошедшего?
Сейчас предсказаний и предсказателей хватает. И еще раз обратимся к Александру Александровичу. Рассуждая о символизме, он говорил о жизни: «...Самый светлый человек может пасть мертвым пред неуязвимым призраком, но он вынесет чудовищность и ужас реальности. Реальности нам надо, страшнее мистики нет ничего на свете».
