Этот термин взят из деловой переписки прокуратуры и суда, когда в 1928 году молоденькая, но уже состоящая в должности новосибирского окружного прокурора А.И. Гулевич жаловалась председателю окружного суда Ф.А. Сове-Степняку на некачественное исполнение приговора в отношении некоего гражданина Неронова, осужденного к расстрелу. «Я как прокурор, только что прибывшая на работу в округ, была совершенно не осведомлена…» ― вещала правовед, ужасаясь найденному «бесхозному» трупу в мерзлой земле, в которой, поворошив немного почву ломом, палачи спрятали тело. Неоперившийся прокурор далее просила, «чтобы дело приведения в исполнение смертных приговоров было бы налажено в надлежащем порядке (чтобы заранее определяли место могилы, рыли яму, крепко ее утрамбовывали и проч.)».
Да кто бы ее слушал в то время, когда судопроизводство было классовым, а прокуратура напоминала цепного пса военного коммунизма?! Обыденность упрощенной практики захоронений подтверждал член краевого суда А.З. Суслов, информировавший прокуроршу о том, что, например, труп расстрелянного 14 декабря 1926 года в Новосибирске Ивана Голендухина попросту «спущен под лёд реки Оби». Хлопнули в затылок, спустили в прорубь, и все дела. И в следующем, 1927 году подобные спуски под лед продолжили.
Обь ― не Стикс, тела возвращала
Годом ранее в окрестностях Новосибирска из Оби пять сильно разложившихся мужских трупов с обвязанными телефонным кабелем руками и пулевыми отверстиями в головах выловили рыбаки. Еще одно плывущее тело поймали ниже по течению у села Молчаново Томской области. Внешний вид обнаруженных находок ясно указывал на фирменный почерк исполнителей. Справедливо предположив, что обнаружены «трупы расстрелянных органами ОГПУ», новосибирские милиционеры просили прокуратуру повлиять на то, чтобы чекисты впредь зарывали казнённых в землю. Ведь приходится работать с разлагающимся материалом, устанавливать личности, в итоге ― исправлять чужие ошибки и элементарную лень.
Однако циничный заместитель начальника ОГПУ по Сибкраю Б.А. Бак ответствовал в том духе, что, мол, неясно, кто расстреливал: ОГПУ или судебные органы. Спрашивать было не с кого за ненадлежащее исполнение инструкций, согласно которым требовалась конвойная и похоронная команды, заблаговременное рытье могил, что при температуре минус 40 градусов было сделать не так просто. Поэтому весь послеоктябрьский период в столице Сибкрая практиковалось сбрасывание расстрелянных в Обь.
Зимой осуждённых, не мудрствуя лукаво, казнили прямо в общественной теплушке ― домике, устроенном на льду для полоскания белья посреди реки, после чего тела спускали в прорубь.
Делалось это по-воровски в полночь, когда никакой прачке не пришло бы в голову полоскать бельё в полынье. Потом в избушке и возле нее прибирали: стирали кровяные следы и подбирали гильзы, если не использовались наганы, в которых отстрелянные гильзы остаются в барабанах.
Поодиночке и баржами
Исполненные приговоры палачи утруждались все же актировать. Вот акт от 4 марта 1926 года о казни двух зэков, подписанный двумя чиновниками крайсуда, которые отметили, что «расстрел ученён вполне правельно и без каких бы то не было форм мучения, а именно: Булгакову сделано 3 выстрела из нагана в затылок и Констанову один. Труппы обеих спущены в прорубь реки Оби в теплушке для полоскания белья, где и приводился самый приговор в исполнение; от приведения приговора в исполнение признаков и следов не осталось». (Орфография документа сохранена.)
Скоро «сбрасывание трупов в воду» приобрело ужасающие формы, поскольку период начала 1930-х годов был ознаменован необходимостью уничтожения десятков тысяч людей. Огромный поток раскулаченных в Сибири крестьян позволил предельно радикально решить проблему: куда девать злостных «кулаков».
Поэтому слухи о том, что несколько барж с ссыльными были просто где-то затоплены, имеют под собой почву.
В результате архивных изысканий установлено, что начальник Александровского райотдела Нарымского окротдела НКВД И.В. Тарсуков, по сообщению секретаря тамошнего райкома ВКП(б) Кузьмина, во время плавания на пароходе из Новосибирска в Нарым почти сутки пьянствовал, избивал жену, дрался и кричал по адресу пассажиров-«трудпоселенцев»: «Я их баржами топил!» И это был не пьяный кураж.
Казнили быстро, по-фельдъегерски
В каких-то случаях расстрелянных хоронили на окраинах закрытых и обустроенных по-новому кладбищ (парк «Березовая роща» в Новосибирске), в оврагах, карьерах, лесных чащах. Имеются упоминания и о том, что расстрелянных скидывали в заброшенные колодцы. Замаскировать как следует свою работу палачи не удосуживались. Обнаружив у одного из колодцев подозрительные свежие ямы, колхозники их разрыли и нашли тела с руками, «связанными тонким шпагатом». Они писали в прокуратуру: «Мы, красные партизаны, требуем немедленного расследования. Мы знаем законы Советской Власти, что окольным путём, кто бы они (казненные) не были, так в расход они не должны пускаться». Этих возмущенных колхозников тоже можно назвать еще «неоперившимися» в работе слаженного механизма, работающего на благо победившего класса.
В юбилейных изданиях, посвященных новосибирской милиции, читатель не встретит упоминания о том, как весь наличный оперсостав, включая фельдъегерей, привлекался к массовым экзекуциям. В своих мемуарах об этом говорил бывший начальник Новосибирской облмилиции М.П. Шрейдер, подчиненные которого в начале 1938-го года постоянно участвовали в расстрелах. Слишком много народа надо было расстрелять, и имевшиеся палачи не справлялись с потоком, в буквальном смысле захлёбываясь в крови.
Почему в Оби рыба жирная?
Места новосибирских сухопутных захоронений до сих пор держатся в секрете. Такая же ситуация была и в большинстве сибирских городов, где имелись тюрьмы и «условия» для казней. Во избежание огласок казненных хоронили на тюремной территории. Особенно не повезло в этом отношении, например, Салехарду, где тюремщикам пришлось долбить в вечной мерзлоте яму для 150 тел. Поэтому из Новосибирска, как центра Сибкрая, поступали распоряжения как о заблаговременно выбранных местах погребений, так и о способах расправ. Во всех сибирских регионах создавались специальные полигоны для стремительных акций и захоронения огромного количества «врагов народа». В некоторых местах полигонами назначались водоемы. Именно близость к великим сибирским рекам снимала много проблем. А если рядом не было реки?
В этом случае строгой инструкцией палачам предписывалось «найти место, где будут приводиться приговора в исполнение, и место, где закапывать трупы. Если это будет в лесу, нужно, чтобы заранее был срезан дерн и потом этим дерном покрыть это место, с тем, чтобы всячески конспирировать место, где приведён приговор в исполнение ― потому что все эти места могут стать для контриков, для церковников местом проявления религиозного фанатизма». А вот река вследствие ее протяженности местом поклонения стать не могла. Собственно, Обь возле Новосибирска стала той значимой точкой, в которую, как в море на определенной широте и долготе, следует опускать поминальные венки в память о людях, упокоившихся в водной стихии.
