Просьба послушать разговоры
Архив хранит бумагу с надписью: «Секретно. Экземпляр единственный». Читаешь и изумляешься: вот он, настоящий донос, возможно сказавшийся на судьбах, как бы тогда сказали, цвета советской литературы. Дело было в ноябре 1966 года, когда хрущёвскую «оттепель» задвинули в угол, приступив к закручиванию гаек по всем линиям.
В одной из московских гостиниц остановился представитель Новосибирской писательской организации, прибывший по приглашению на пленум правления Союза писателей РСФСР. В первых строках записки сибиряк, фамилию которого засекретили, заявил, что «по просьбе московских товарищей» он стал активно интересоваться литературной обстановкой. Ему, человеку из глубинки, удобно было представиться провинциальным простаком, перед которым корифеи литературы излагали свои мнения и суждения с целью рекрутировать в свои ряды нового сторонника. А заполучили доносчика, собиравшего под запись информацию из откровенных бесед или под пьяную лавочку в гостиничном номере.
«Левые» против «правых»
В результате бесед с писателями Д. Зориным, Н. Родичевым, В. Туркиным, В. Петелиным, В. Чивилихиным, А. Прокофьевым, В. Фирсовым и другими у сибирского «разведчика» сложилось стойкое убеждение, что в советском писательском лагере царит групповщина. Писатели разделены на две группы — так называемых «правых» и «левых». Первые в творчестве стоят на принципиальных партийных позициях, отстаивая в литературе истинный русский дух и социалистический реализм. Вторую группу представляют люди независимых либеральных взглядов. «Левые» захватили в журналах и издательствах все главные посты. По этому поводу Владимир Чивилихин поделился с новосибирцем такими словами: «Нигде нет продыху. В литературе существует что-то вроде … ига, которое будет продолжаться дольше, чем татарское». Далее «мне рассказали страшные вещи!» – восклицает аноним из Сибири.
Эти «левые» хорошо организованы, периодически собираются, вырабатывая общую линию поведения на определенный период, договариваются, как вести себя по отношению к какому-либо писателю и как оценивать его произведения: хвалить, замалчивать, не давать его текстам ходу. Идеологами и вдохновителями этих «левых» являются будто бы такие мэтры, как Константин Симонов, Валентин Катаев, Константин Паустовский и Илья Эренбург, которые лично в литературные драки не вмешиваются, поручая их сподручным. Из беседы с Н. Родичевым и Д. Зориным сибиряк узнал о неутешительных перспективах литературной России. «Правые» писатели спрашивали друг друга: «Какую сверхзадачу ставят себе «левые»? Ведь это не просто грызня ради грызни?» И тут же отвечали: «Ближайшая их цель – выхолостить из советской литературы ее реалистический партийный русский дух, сделать ее общечеловеческой, мировой».
«Правые» уверяли, подогревая и подзуживая друг друга мнением о том, что рано или поздно в литературе и искусстве будут главенствовать только представители …ской национальности, ибо эта раса – самая высокоинтеллектуальная в мире. Сделаем отступление: веками ведутся разговоры о засилье представителей этой расы во всех сферах жизни, так что сегодня эта тема считается просто неприличной. Особенно странно, что коррозия умов, размышляющих подобным образом, касалась просвещенных слоев, к каким относятся писатели, властители дум.
«Характер нордический, беспощаден к врагам»
Затем писатель из Новосибирска дал краткие характеристики своим собеседникам. Писатель Зорин. С ним сибиряк знаком недавно, но знает его по произведениям как хорошего автора, в частности, по пьесе о Ленине «Вечный источник». Зорин – человек трудной судьбы, был несправедливо осужден. Его допрашивал сам Лаврентий Берия. Но в разговоре с Зориным не чувствовалась обида на советскую власть, его нельзя заподозрить в антисемитизме.
Другой собеседник, В.Фирсов как друг Михаила Шолохова, рассказал о тактике «левых», которые недолюбливают автора «Поднятой целины», пакостят ему по мелочам. На 60-летие советскому классику вручили орден Ленина ― так недоброжелатели стали изводить Михаила Александровича звонками, поздравляя его с присвоением высокого звания Героя Социалистического Труда. Писатель устал объяснять, что ему вручили и что не присвоили, но они и звонят, и позванивают, и не устают поздравлять с «героем». В. Чивилихин, друг Леонида Леонова, рассказал, что «левые» не дают его пьесам ходу, выпускают леоновские романы малыми тиражами.
К.Г. Паустовский, И.А. Новиков, П.И. Чагин, В.П. Катаев, М.М. Пришвин. На 80-летии М.М. Пришвина. 1953 год
Апофеозом противостояния «правых» и «левых» стали стихи давно погибшего Владимира Маяковского. Люди из «левого» лагеря в фойе Дома литераторов в дни работы пленума СП РСФСР выставили стенд, посвященный 25-летию разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Стенд был выполнен со скандальным четверостишием пролетарского поэта, когда-то сказавшего:
Москва для нас не державный аркан,
Ведущей земли за нами.
Москва – не как русскому мне дорога,
А как огневое знамя.
Двузначное толкование словесной фигуры «не как русскому» писатели, считающие себя «правыми», расценили как сознательный, точно рассчитанный удар. Как нахальную, почти не прикрытую диверсию социально-политического плана. «Не как русскому!» В. Фирсов ужаснулся: «Смотри! – сказал он провинциалу. – Уже не стесняясь, прямо в лоб нам бьют». Четыре пролетарские строки вызвали удивление, недоумение и возмущение «правых» литераторов, которые толпились у стенда и качали головами.
Посиделки за бутылкой
Человек с ушами на голове приступил к изложению неофициальной части доноса, составленной из цитат, почерпнутых из пьяных разговоров, которые ведутся запросто и необдуманно. Новосибирский автор жил в гостиничном номере вместе с ленинградским писателем С. Ворониным и воронежским главным редактором журнала «Подъем» Ф. Волоховым. Писательские компании из числа расселенных в гостинице участников пленума складывались с учетом пристрастий и выпить, и поговорить. Однако пьяный русский человек часто ошибается в собеседнике, который сообщает «куда следует» о том, что у человека на уме и на языке, который, как известно, без костей.
Однажды ночью Волохов привел в номер редактора журнала «Урал» Краснова и поэта Анатолия Жигулина. Все были «заметно выпимши». При чутком ухе сибиряка троица завела политические беседы. Стали сначала говорить о какой-то статье в «Нью-Йорк Таймс», подписанной 26 советскими писателями в защиту Синявского и Даниэля. Поэт Жигулин оказался в числе подписавшихся.
―Зачем ты это сделал? Зачем подписал? ― спросили пьяные пьяного.
―Пьян был. Меня попросили, я и подписал.
Аполитичный поступок спровоцировал дальнейшее течение беседы на острую тему. Разговор перекинулся на Солженицына. Двое пьяных доказывали поэту, что автор «Архипелага ГУЛАГ» ― подлец, что он зря рядится в тогу страдальца, ибо сидел не в результате «культа», а за прямое преступление перед Родиной, так как струсил в бою. Понятно, что аргументов не хватало ни одной стороне. Жигулин только и мог, что выкрикивать одно и то же: «Солженицын ― хороший человек! Вы еще не знаете, какой это хороший человек!»
Вконец осовевшего поэта уложили на диван в номере. Полежав немного, он стал буянить. Писатели попытались утихомирить собрата по перу, но этого сделать не удалось. Тогда его выдворили из гостиницы с помощью дежурной. Через день Жигулин снова появился в гостинице, так как забыл свой шарф и костыль. Протрезвевший поэт ничего не помнил и был этим обеспокоен. Уж, конечно, чего он только не наговорил, дав для другой беседы, профилактической ― в оперативном кабинете КГБ, большие козыри собеседнику под погонами.
