Отдел, в котором я проходил стажировку, вел активную разработку одного сверхсрочника, подозреваемого в измене Родине и шпионаже в пользу одной из иностранных разведок.
«Неразговорчивый»
Это дело возникло следующим образом. Будучи в увольнении в Калининграде, наш подопечный встретил другого сверхсрочника, который родился и до войны проживал в одном из поселков Астраханской области, невдалеке от Калмыкии. В этом поселке компактно жили люди самых разных национальностей: русские, украинцы, калмыки, казахи. Почти все жители этого поселка владели на бытовом уровне языками соседей. Так как наш подозреваемый был похож на калмыка, то встретивший его сверхсрочник попытался заговорить с ним на калмыцком языке, но тот сказал, что не понимает. Тогда он обратился к нему по-казахски, и снова — не понимает! Это сверхсрочнику показалось подозрительным, ведь земляки всегда рады поговорить. Он поделился своими подозрениями с замполитом, а тот — с оперуполномоченным. Стали проверять все эпизоды, указанные «неразговорчивым» в автобиографии, и выяснилось, что он не тот, за кого себя выдает…
Понадобилось немало времени и усилий нашего оперативника, чтобы все выяснить. Как оказалось, во время войны в одном из боев «неразговорчивый» сдался в плен, потом служил в созданном гитлеровцами подразделении вместе с другими калмыками, крымскими татарами, представителями народностей Северного Кавказа. В какой-то момент им заинтересовались абверовцы и предложили пройти подготовку в разведшколе. После ее окончания «неразговорчивого» снабдили легендой и забросили в Советский Союз, где он довольно легко легализовался.
Возможно, его разработка продолжалась бы еще какое-то время, но тут наш центральный разведорган получил сообщение, что разведка одного из иностранных государств получила фотографии наших кораблей последней модификации, которые базировались в Балтийске. Срочно созвали совещание всех начальников отделов, на котором наш шеф уверенно заявил, что эти фотографии мог сделать только «неразговорчивый». Было принято решение о его задержании. Еще в машине он начал давать показания, сказал, что давно ожидал ареста, но сам явиться с повинной не решался. «Неразговорчивый» рассказал о способах связи, о тайниках (у него их было несколько), о новом пароле. Чуть ли не на следующий день прибыла комиссия из Москвы. Благодарности, конечно, никто не получил, но и погоны ни с кого не сняли. Гроза миновала.
Новосибирская спецшкола
В середине 1951 года мы, стажеры, получили предписание выехать в Новосибирск для учебы в спецшколе. Вначале мы учились на краткосрочных курсах, но потом их преобразовали в двухгодичную специальную школу КГБ. Ее программа была взята у среднего учебного заведения, где готовили следователей, прокуроров и судей для системы МВД. Программу немного переработали: оставили полный курс уголовного права, а административное, трудовое, семейное право мы прошли ускоренными темпами.
В школе КГБ упор делали на изучение истории и методов работы иностранных разведок крупнейших капиталистических государств мира, а также на основы оперативной работы в вооруженных силах страны. Некоторые наши курсанты, конечно с разрешения начальства, поступили на заочное обучение в юридический институт. Уговаривали и меня. Но я зрело взвесил свои возможности и отказался от этого предложения.
Распорядок дня был такой. В шесть утра подъем, зарядка, туалет, завтрак, лекции. Потом обед, опять лекции, ужин, свободное время. Библиотека в нашей школе была хорошая, и я был ее активным читателем. По выходным нас приобщали к искусству. Мы довольно часто посещали оперный театр, преимущественно балет. Раза два были в «Красном факеле», но мне почему-то увиденное не понравилось. Тупой, наверное.
По окончании спецшколы мы сдали экзамены, получили диплом о среднем юридическом образовании и звание лейтенанта. Я получил назначение в отдел контрразведки Тихоокеанского флота.
Непонятный визитер
По некоторым малозаметным признакам мне показалось, что кто-то заглядывает ко мне в служебный кабинет. Замок был немудрящий, открыть его особого труда не составляло. Но неужели этот некто полагает, что я храню секретные документы в кабинете? За кого он меня принимает? С тех пор я стал применять некоторые особенные хитрости, чтобы точно узнать, заходит ли кто-то ко мне. Оказалось, что кабинет посещали, и не раз.
Я тут же помчался в отдел и выложил начальнику свои подозрения и выводы. Когда я назвал фамилию предполагаемого визитера, шеф долго бушевал. Оказывается, еще во время войны на этого самого Чужакова, тогда еще молодого лейтенанта, поступила информация, что он слишком часто общается с американскими офицерами, поставлявшими нам корабли по ленд-лизу. На срочный запрос Москва ответила, что эти офицеры являются кадровыми разведчиками военно-морского флота США.Из приказа я узнал, когда именно будет дежурить Чужаков. В этот день, ближе к вечеру, я зашел в дежурку и пожелал офицерам спокойного дежурства. Потом попрощался и пошел домой, но через минуту остановился и сделал вид, что у меня развязался шнурок. Чужаков в это время стоял на крыльце и смотрел, действительно ли я пошел домой. Где-то за полночь он сказал своему помощнику, что пройдется по территории, а сам направился ко мне в кабинет. Ключом тихонечко открыл дверь, включил небольшой фонарик, скользнул им по письменному столу, а потом направил свет на металлический шкаф, громко именовавшийся сейфом, и зачем-то открыл его. На полке лежал листок, на котором мой шеф нарисовал фигу. В ту же минуту в кабинете вспыхнул свет, и совершенно растерянный Чужаков увидел двух офицеров — моего шефа и еще одного, из отдела контрразведки флота. Весь этот вечер они просидели за шкафом.
Чужакова усадили за стол и предложили написать, как все было. Оказывается, его действительно завербовали еще во время войны и после ее окончания он дважды встречался со связниками — моряками нашего торгового флота, которые ходили в загранплавания. Связник во время этой встречи передал Чужакову новые инструкции и указал способы связи с резидентом в Москве. А в кабинет ко мне он начал заходить затем, чтобы найти там какие-либо документы, из которых он надеялся понять, подозреваю я его или нет. Понимая всю степень своей вины, Чужаков согласился сотрудничать с советской контрразведкой. Начала завязываться интереснейшая игра, но я в ней участия уже не принимал — меня перевели на новое место службы.
Золото Топоркова
В части, где я служил, был один дом, где проживали военные геологи и топографы. Один из моих помощников-солдат рассказал мне про этот дом, что вроде как еще до революции там жил один мужик, который занимался добычей золота, и вроде бы этот мужик, перед тем как уйти в Маньчжурию, закопал в подполе несколько кувшинов золота. Может, это просто легенда? Но местные почему-то верят, что золото есть, но оно проклято и взять его нельзя.
И все бы ничего, но вот какая штука: капитан Топорков, который живет в этом доме, недавно решил уйти из армии. А до этого несколько раз видели, как он ходил на почту — отправлял посылки. Я поблагодарил солдата за информацию, а сам по прибытии в отдел тут же доложил своему начальнику. Мне показалось, что шеф тоже слышал что-то о золоте. Он при мне позвонил кому-то и попросил назвать фамилии офицеров, подавших рапорта на увольнение из армии. Среди них была названа и фамилия Топоркова. Это сразу же насторожило моего шефа. «Неужели старею и нюх потерял?» — сам себя спросил он.
Через какое-то время к дому, где жил Топорков, подъехало сразу несколько автомашин. Среди приехавших были представители КГБ, МВД, из прокуратуры и, кажется, представитель госбанка. Топоркову предложили добровольно сдать найденное золото. Он немного помялся, но, как видно, сообразил, что отрицать бесполезно, полез в подпол и достал найденную кубышку. Говорят, золота было много. Не зря говорится, что фраера жадность губит: Топорков мог бы получить вполне приличную сумму за свою находку, да пожадничал. Учитывая добровольную сдачу золотого песка, уголовное дело заводить не стали. Топорков сразу же попросил уволить его из армии. На несчастного капитана было жалко смотреть — горько и обидно расставаться с золотой мечтой.
Про коллег
Мне повезло: и во время стажировки, и во время учебы в школе военной контрразведки, и потом, на работе, мне практически не встречались непорядочные люди. Говоря о порядочности тех, с кем мне пришлось работать или общаться, я в первую очередь имею в виду то, что никто из них не строил свою карьеру на горе и страдании невинных людей. Мне попадались очень разные люди и по моральным качествам, и по уровню профессионализма, и по уровню образования и культуры. Одни были очень интересные и симпатичные люди, другие менее интересные и менее симпатичные, но все, с кем меня столкнула судьба, были честными и порядочными людьми, за что я очень благодарен судьбе.
И еще одно отступление. Работу контрразведчика вполне можно сравнить с работой шахтера, которому, прежде чем добраться до угольного пласта, порой приходится выдавать на-гора немало пустой породы. Так и у нас: порой приходится заниматься долгим и тщательным изучением того или иного человека, того или иного события, чтобы потом убедиться, что тут нет ни измены, ни шпионажа. Но ведь в этом обязательно надо убедиться!
