По обе стороны витрин и зеркал
|
| Фото с сайта "Новосибирск современный" |
Перекресток, где своеобразным «трилистником» сходятся улицы Челюскинцев, Советская и Гоголя, - место настолько символичное, что даже вдохновило романиста-деревенщика, решившего создать мрачноватую «городскую» антиутопию. Контраст и в самом деле бросающийся в глаза. Кафедральный собор рядом с цирком. Понятно, что прежним властям очень хотелось бы переманить сюда религиозных сограждан. Мало того. Кафе «Скоморохи» было обращено своими окнами-стекляшками прямо на собор. И поэтому у скоморошничающих завсегдатаев было ощущение, что они отплясывают прямо-таки на паперти божьего храма. Теперь, поди, многие из них грехи замаливают в том же соборе... Не согрешив - не покаешься...
Как-то угодил на помпезное венчание. К собору подкатил джип. Стриженый жених вынес долговолосую невесту на руках. А магазин для новобрачных - рядом. «Весна» называется. Свадьба - это что-то вечное. Люди встречаются, люди влюбляются... Невеста у зеркала, любуется сама собой, похожая на яблоньку в цвету. Жених примеряет черный смокинг. Однажды мне довелось быть свидетелем на свадьбе моего школьного друга Валерия Тарана. Женитьбу эту запечатлел на пленку фотограф, работавший над серией открыток о Новосибирске. Шикарная пара - жених и невеста, толпа родственников - фоном. А меня - обрезали. Так вот они и символизировали юный Новосибирск семидесятых без меня.
Другой одноклассник - Сергей Брук - шокировал своих родителей тем, что как раз решил стать циркачом в недавно отстроенном развлекательном учреждении. Попал только в униформисты. И проводил нас на представления бесплатно. Вот тогда-то мы насмотрелись... В «Скоморохи» тоже он нас привел.
|
| И церковь... |
- Некоторые спрашивают: а нельзя ли посидеть на втором? - говорит администратор Татьяна Масс, приветливая женщина с радиотелефоном в руке. - Но это только отражение в зеркалах...
Вообще - в какую сторону от этого перекрестка теперь ни пойди - всякого рода зеркальность так и бросается в глаза. Там - в свое время долго прятавшееся за длиннющим забором здание, одевшееся в витрины. Ожерелье супермаркетов - подобие имитированных под бриллианты стекляшек в «свадебном» магазине. В другом месте припаркованные, блистающие никелем бамперов иномарки, отзывающиеся «музыкой» сигнализации: ближе, чем на полметра, не подходи! Верх и низ. Роскошь - и нищета. Совмещение в одной плоскости двух резко контрастирующих миров, разделенных тонким слоем амальгамы... Преуспевающий мэн, подруливающий на шикарном авто к шикарному магазину-«вставке». Охранник, одетый с иголочки, встречающий и провожающий драгоценного покупателя. И алкаш Серега, шкиляющий Христа ради на опохмелку, «вылавливающий» сердобольных, как на живца, на сломанную ногу, на которой задрана штанина и по которой ползет проснувшаяся от зимней спячки муха...
Весь покрытый зеленью
|
| и кафе... |
Нарымский сквер, куда в былинные времена выплескивалась публика из «Скоморохов», продолжая радоваться жизни и молодости на скамейках и газонах, позже стал одной из колыбелей нашей местной демократии. Пресс-бюллетени. Речи об отделении Сибири от России. Стычки с милицией. Теперь, когда у камня, отдающего должное жертвам сталинских репрессий, собираются стойкие «мемориальцы», такого ажиотажа уже не бывает...
В этот чудесный весенний выходной, весь в яблоневом цвету, сквер радовал глаз гайдпарковой зеленью газонов, по которым топали малыши. Идиллическая семейка, расстелив на траве скатерть, аполитично обедала, напоминая излюбленный сюжет рэтровых самодеятельных художников-малевателей ковриков с лебедями. Интеллигентные мамули и породистые бабули покачивали детские коляски. Обретший городскую прописку шмель вился над цветком. Благообразный папа запечатлевал на кинокамеру первые шажочки чада. Белой лебединой шеей проглядывала сквозь изумруд листвы церковная колокольня. Вносящим дисгармонию персонажем в этом красочном «представлении» был уже упомянутый обезноживший сорокадвухлетний Серега. Данные ему три рубля милостыни тут же были присовокуплены к уже имеющейся выручке нищенского бизнеса, и Серегин «казначей» резвыми ножками поспешил за спиртным. Чумазенький мальчик, таясь под елкой, совал в пакет опустошенную счастливым семейством «чебурашку», тем самым замыкая цепь круговорота стеклотары в природе. Потом этого же республикошкидовского вида мальчонку я видел рядом с зонтиками кафе на другой стороне перекрестка. Тут-то настоящий бутылочный клондайк!
По ту сторону холста
Художники - это как бы «переводчики» духа нашего города, на язык образов. У Николая Грицюка, скажем, и почти что фотографически точные городские пейзажи, и красочные фантазии вполне соответствуют контрастам, ритму жизни, головокружительному совмещению красок Новосибирска. Данила Меньшиков, ища символы города, изображал гулливероподобного Александра Карелина. Ну а цикл «Прекрасных незнакомок» в шляпах кисти Меньшикова - разве не гимн женщинам, которых мы видим каждодневно - на улицах, в магазинах, в общественном транспорте! Независимые и раскованные, словно с картин художников и обложек журналов сошедшие, они дефилируют по тротуарам, отражаются в витринах, поджидают своих кавалеров в кафе под зонтиками, входят в храм, чтобы светиться там мерцающими, как пламя свечи, лицами...
«Дрейфую» по улице имени славных и стойких Челюскинцев в сторону вокзала. От магазина «Аккорд», у входа в который толкутся символизирующие прогресс меломаны с лазерными дисками, как десять-пятнадцать лет назад - с «виниловыми» «пластами».
Одним щелчком невидимой компьютерной «мыши» перепрыгнувший с площади Ленина на дрейфующие асфальтовые льды улицы Челюскинцев «Дом книги».
Теперь уж не увидишь никого из книгочеев, продающего томики «макулатурного» Дюма у входа в чертог. И все-таки...
- «Философия абсурда» Альбера Камю не нужна? - интересуется седой сгорбленный старик.
Колокола и гитары
Перекрывая городские шумы, разносится колокольный звон по округе. Волнами накатывая. Отдаваясь эхом во дворах и переулках. Мерно отбивает такт большой колокол. Мелодично солируют малые колокола. Музыка. Со звонарем Вознесенского собора Антонием Зубатовым, ясноглазым пареньком, говорим о его искусстве. Антоний учился ему у другого звонаря, ну и на собственный слух полагается. А музыкального образования нет.
- Трудно звонить, когда веревки от дождя намокнут... Тогда несподручно колоколами управлять, - говорит Антоний.
С колокольни открывается панорамная картина. И Антонию хорошо видно оттуда - для кого он звонит. Аудитория такая, что может позавидовать любой музыкант. Колокольному звону все возрасты покорны... Хвалят Антония и прихожане, и отец Павел Патрин, считающий, что Вознесенский собор в смысле колокольного звона и литургийного пения вполне соответствует своему кафедральному статусу... Конечно, звонарь - фигура как бы безымянная, имени его не увидишь на афишах. Но сколькие его слышат! Сколькие внимают тому, что он вкладывает в звон...
Скажем, подрабатывающий в сети кафе с музыкальным названием «Аллегро» Миша, тайно мечтающий стать блюзменом, о таких аншлагах и не помышляет. Накачал нот из Интернета - и потихонечку осваивает блюз, который негры считают музыкальной молитвой. Вход в метро возле Дома офицеров - этакая тусовочная площадка молодых-начинающих. И если Борис Балахнин экстраклассно импровизирует по средам в «Скоморохах», то здесь трое парнишек с двумя видавшими виды гитарешками менестрелят, вызывая одобрение тинейджеров совершенно нестройным бренчанием. Четвертый, сняв новенькую малиновую кепочку, купленную в тех самых потувитринных, зазеркальных супермаркетах, по-клоунски изображает остронуждающегося. Сверху одобрительно наблюдают наворачивающие мороженое розовощекие девицы... Если с колокольни, где творит свою музыку Антоний, бросить взгляд в другую сторону, то за нежной зеленью крон можно увидеть архитектурное новшество, в цокольном этаже которого расположился ирландский паб Chemrak. Вот воистину вполне европейского класса «вставка» в наш крупнопанельно-кубистический размах, в котором купола собора выглядят янтарными каплями, вкрапленными в плотный монолит. Лично для меня, неисправимого фаната группы «Фламенко», в составе которой гитаристы-виртуозы Александр Соколкин, Михаил Савичев и перкуссионист Дмитрий Ржаницын, вот эта изумительная отделка под благородный орех, длинноногие официантки-улыбы, интимный полумрак - все-все это лишь рама, обрамляющая моих кумиров. Для других, возможно, важнее содержание меню, которое, кстати, не подкачает...
Но я о музыке. О той самой, от которой слезы на глазах наворачиваются. Которая, пульсируя, забирается в самый позвоночник - и бьет электрическим током. Вот здесь, вот в этом пабе сидя, слушая вполне испанскую музыку, можно почувствовать нерв нашего мегаполиса. Эти скоростные пробежки гамм-пассажей, взрывы аккордов, спешно-ритмичное постукивание... Нет, мы - не какие-то там медлительно-менуэтные! Мы и жить торопимся, и чувствовать спешим. Мы мчимся. Мы стремительно трансформируемся от вариации к вариации. Упоение импровиза! Вот что! И вот уже «порция» молодых да ранних завсегдатаев входит в паб, раскрепощенно располагаясь за стойкой.
Наш маленький «Монмартр»
Каких только колоритных типажей не увидишь вот здесь, у входа в станцию метро «Красный проспект». Уличный вернисаж, широко представляющий живописную «попсу», дополняют бабушки, торгующие кто чем может. А особенно - вяленою рыбой, наводящей на мысль, что хищная щука на том, рыбьем, свете (если таковой имеется) вполне мирно уживается с копченым карасем. Все смешалось, скучилось здесь, включая норовящих утащить семечку из стакана-мерила воробьев и покалеченных орнитозом голубей. Это, конечно, не «верх». Не те типажи, которые стал бы снимать фотохудожник для рекламного буклета «Новосибирск-2001». А ежели нырнуть в переход и прошвырнуться мимо лотков «детей подземелья» и нищих на ступеньках, то и вовсе убедишься, что это «низ»... Но творчество уличных художников - жизнерадостно и красочно. Эти «упакованные» в ширпотребовский багет яркие квадратики, словно оконца в иной, идеальный, мир, где березки над прудами и принаряженные голубым снежком елочки, но не увидишь никакого-такого окружающего нас повсюду сюрра. Так возвышенное рождается из мук и неустроенности.
Прожигающий меня угольями глаз художник Олег - не только рисует и обрамляет свои картины в самодельный багет, но и наставляет на путь истинный. Человек он по-своему выдающийся. На деньги, вырученные от продажи картин, покупает семечки для голубей. Ведрами. И кормит неприкаянных, не шибко-то избалованных яствами сизарей - санитаров помоек. На те же деньги Олег меценатствует. Раздает вырученное бомжам и бомжихам, гонимым и отверженным. В ресторан на эти копейки, конечно, не сходишь. Но у корейцев подкормиться можно. А вот китайский ресторанчик исчез. А ведь был! Был рядом с ДК железнодорожников. От одного теперь уже не музицирующего в ресторанах музыканта я слышал, как однажды туда пришел посетитель, выложил на стол настоящую лимонку и сказал: «Играйте!»
Олег вынимает из пиджака карманное Евангелие - и со страстностью проповедника цитирует... - Это братья и сестры наши, а они их! - прожигает он меня угольями карих глаз, советуя написать «обо всем этом». «Все это» - про то, как ухватистая милиция гоняет нищих из метро в ту самую пору, когда хороший хозяин и собаку-то на улицу не выгонит. Как не дают ему кормить голубей, потому как после этих обильных трапез они портят пометом фасады зданий. Как образовавшиеся из подросших мальцов агрессивные стайки в усмерть забивают бездомных. Вот и Серега-Гуляй Нога жаловался, что ногу ему сломали малолетки. Корит за жестокость малолеток и бомжиха Чапа...
Возможно, мы и, действительно, помаленьку дрейфуем в сторону той желаемой действительности, где вымытый бомж с постриженными ногтями, лучезарно улыбаясь вставными фарфоровыми зубами, будет переворачивать страницы «Плейбоя», наслаждаясь пятизвездочным комфортом приютского сервиса. Где ресторанные завсегдатаи начнут заказывать «Элегию» Массне. Вполне вероятно, дрейф этот столь же мало заметен, как и дрейф материков... Однако куда-то все же плывем. Это остро ощутимо. Несет нас куда-то. Тащит. Асфальтовыми льдами. В которых белым ледоколом, перемалывая винтами молитв черную воду небытия, пробивается собор со звонарем Антонием на клотике...
