Александр Чернобровцев: портрет в городском пейзаже

Художник-монументалист отметил свое 70-летие

Фото Бориса БАРЫШНИКОВА

 Одной из его первых работ в городе было оформление ресторана «Центральный» (не сохранено). Интерьер был решен в духе русского классицизма - с орнаментами на потолке, розами, кантами и прочим. С русского ампира все и началось.

С тех пор прошло без малого полвека. Теперь без снимков работ Чернобровцева не обходится ни один набор открыток или альбом с видами Новосибирска. Они стали символами города. На монумент Славы привозят самых почетных гостей. Здесь и у часовни в центре останавливаются свадебные кортежи - после загса молодожены почитают за честь сняться на их фоне.

За каждым из этих знаковых объектов стоят свои обстоятельства и истории. Мы попросили юбиляра рассказать нашим читателям самые интересные из них.

Несанкционированный монумент

 Мало кому известно, что монумент Славы был открыт практически полулегально (ноябрь, 1967 год). Было дано распоряжение событие особенно не афишировать и народу собрать не больше 300 человек.

- Я прямо взвыл, - вспоминает свои тогдашние ощущения Чернобровцев.

Дело в том, что, когда работа над памятником уже была практически завершена, вдруг грянуло постановление правительства, что все памятники должны делаться исключительно с разрешения ЦК. И монумент в одночасье стал несанкционированным объектом. Тогдашний секретарь обкома партии (Севастьянов) принял самое простое решение: памятник - запретить, все, что сделано, законсервировать. И, во избежание неприятных инцидентов, уехал в отпуск.

- В его отсутствие был создан оргкомитет спасения памятника, - вспоминает Чернобровцев. - Я с макетом полетел в Москву. В министерстве культуры посоветовали ни в коем случае не признаваться, что монумент уже практически есть.

«Рука Москвы» над макетом потрудилась с энтузиазмом и с удовольствием - придумали, например, бассейн, чтобы обелиск в нем красиво отражался, и разные другие штуки. Внести эти «ЦУ» в практически готовую конструкцию было нереально. Пришлось Чернобровцеву сотоварищи пойти виниться к министру культуры. Филатов (тогда еще не первый секретарь обкома), выходя с ним из высоких кабинетов, за голову хватался: «Вот ты кашу заварил!».

И все-таки мемориал был открыт. Огонь зажгли на Чкаловском заводе от печи, которая не гасилась со времени войны. Факел довезли до сквера Героев, где зажгли другой факел.

А началась эпопея создания монумента с, казалось бы, совершенно далекой и не идущей к делу истории... Но не будь этого случая, может, и не было бы сейчас мемориала, а если бы и был, то в другом месте, в другом виде и в ином авторстве.

Чернобровцев делал тогда экспозицию краеведческого музея, и для оформления входа (это должен был быть куб, собранный из букв и выставленный на газоне перед музеем) необходимо было заручиться согласием архитектурного совета. Это казалось молодому Чернобровцеву чистой формальностью - дело было почти решенным - в музее идею поддержали, художники оценили, главный художник одобрил, по деньгам укладывались, ну что еще? Но на архитектурном совете подвергли бедный куб настоящему остракизму. Не воспроизводя всех подробностей тех давних баталий, приведем только решающий довод: «у нас тут, стыд-позор, Ленин в кустах стоит, а мы ерундой занимаемся». Ленин действительно стоял в кустах. В свое время у входа в Картинную галерею стояли Ленин и Сталин, потом Сталина убрали, а перед Лениным посадили кусты. Кустики разрослись и стали вождя закрывать. На тот момент, о котором, собственно, речь, из-за кустов торчали только макушка и рука... Одним словом, архитекторы были заняты этим неприличным обстоятельством, им было не до Чернобровцева. Он при случае поделился своей бедой в горкоме. На что ему резонно заметили: ты же монументалист, а занимаешься невесть чем. Сделал бы что-нибудь соответственное, монументальное, о Великой Отечественной войне, например. Сказали и забыли, а он вцепился в идею мертвой хваткой, почувствовал свою тему и пошел искать место под будущий монумент.

- Есть у меня что-то в характере, - признается художник. - Хватка. Я не умею отступать, даже когда отступить и надо. Активно прорываюсь, прорываюсь... Каждый раз, при каждой работе удивляешься, как сумел преодолеть. Начинаешь оглядываться, Боже, как же я это сделал все!

Городские власти предполагали поставить памятник на набережной, но у этой идеи было много противников. В конце концов место под монумент было определено. А поскольку стоять мемориалу предстояло на территории определенного района, да еще и под окнами отдельно взятого райисполкома, то решили, пусть он будет памятником узкого, районного, значения.

- Что значит районного значения, - до сих пор недоумевает Чернобровцев, - из фанеры, что ли?

Но район решил поставить монумент достойный, и всю грандиозную работу по воздвижению мемориального ансамбля принял на свои плечи - один.

- Это был подвиг, самый настоящий, - говорит художник.

На заводе, где отливались пилоны, для которых требовался специальный металл, чистили камеру, делали новый раствор, загружали, подавали в цех, и целый час завод стоял - никто не получил прогрессивку, не выполнили план, но все были счастливы, что оказались причастны к такому великому делу. Бригада пескоструйщиков, которая по технологии должна была работать в масках, плюнула на маски и, чтобы лучше видеть, работала без них в нарушение всяких правил и с опасностью для здоровья. На такую самоотверженность и работу за идею, пожалуй, способны только мы.

Голову скорбящей матери выполнил скульптор Борис Ермишин. Сам Чернобровцев принимал в создании монумента самое непосредственное участие - делал рельефы, отливал формы. Подсчитал, что пришлось размешать 2,5 тысячи (!) ведер гипса. Списки фамилий новосибирцев, погибших в войну, тоже собирал сам - связывался с райвоенкоматами, где хранились копии похоронок. Когда все свели, поразились - имен оказалось 30 (!) тысяч. При населении города в 400 тысяч погиб практически каждый десятый...

Что же касается общей концепции, то, проектируя памятник, художник сознательно отказался от воспроизведения живых натуральных сцен («этот пал, а этот схватил знамя»). Так создавались первые послевоенные памятники, которые воздвигались на местах боев и массовых захоронений. Скульпторы в большинстве своем были непосредственными свидетелями и участниками событий. Но наш памятник «ушел» от войны во времени и пространстве. Время проходит, война уходит в историю, рассуждал Чернобровцев, живое ощущение исчезает, конкретные детали стираются, рождается новое поколение, и на первый план выходит эпическое - величие подвига.

- Так родилась идея медали - медаль не может взволновать, медаль напоминает.

Памятник должен был напомнить и «прозвучать» симфонией в камне.

- В симфонии перекликаются разные музыкальные темы. Березы - тема Родины, ели - памяти, черный металл - траур.

- К сожалению, замысел людьми не очень прочитывается, а значит, что-то теряется, - говорит художник.

У замысла Чернобровцева были свои сторонники и свои оппоненты, идея не всеми принималась на ура, споры продолжаются и сейчас, правда, с меньшей горячностью, за давностью лет.

Построен монумент был в рекордно короткий срок - за год и восемь месяцев.

- Жуткая, тяжелая была работа, я сейчас вспоминаю, - говорит художник, - обед себе мог позволить не дольше 15 минут, если бы задерживался на 20 - ничего бы не успел. Спасли меня только сливки, напротив двери моей пирожковой (а я работал в пирожковой) был молочный магазин - выйду, куплю сливок и снова за работу - стоили они тогда 51 копейку...

Панно в сквере Героев

 Это монументальное панно тоже имеет свою историю.

Когда скульптору Михаилу Меньшикову предложили сделать для сквера Героев бюсты, а Чернобровцеву - оформить стену, сквера практически не было - была братская могила с памятником (всем известная скала с рукой и факелом была поставлена в 1919 году инженером Кондратьевым и скульптором-самоучкой Сибиряковым), которая была обнесена деревянным забором. На могиле росла огромная бузина.

- Даже не видно было скалы, - вспоминает художник.

Эту бузину ему самому пришлось рубить.

По первоначальному замыслу панно предполагалось совершенно иным, нежели мы видим теперь.

- Признаюсь, сначала был вариант, когда на первом плане был броневик с Лениным, который указывал народу путь. Потом решил, что Ленин-вперед-народ - слишком банально и прямолинейно.

Постепенно родилась идея клятвы над телами погибших, которая должна была логически продолжать и развивать тему памятника на могиле.

Кстати, оказывается, скала с рукой и факелом, которая на глазок кажется монолитной каменной громадой, на самом деле внутри совершенно пустая.

- Пустая штука, - выдает секреты Чернобровцев. - Деревянный каркас, снаружи облепленный бетоном, дерево внутри все сгнило. Много лет не знали, что делать. Фактически всю эту конструкцию легко проткнуть палкой. Тонкий слой. Корочка стоит. Были всякие предложения по реконструкции, предлагали даже сделать факел светящимся - со стеклянными лампочками или прожекторами изнутри. Я объяснял всем, что это равноценно, если на памятник Ленина надеть пиджак.

Над своей стеной художник работал три года. Для работы ему выделили подвальное помещение в одном из соседних домов. Для перевозки плит дали подводу с лошадьми. Натуру находил прямо на улице. Тогда еще были живы свидетели тех событий. Например, образ матери был «списан» со случайной женщины, встреченной в буфете. Потом оказалось, что ее муж - партизан, убит в колчаковщину. Мир тесен. Себя он изобразил одним из убиенных. Это было своеобразным резюме к своему адскому, титаническому труду.

- Думал, что не доживу до конца работы.

В 59-м без лишней помпезности сквер Героев в его новом варианте был открыт.

Из неосуществленного и несохранившегося

 - Была мечта построить на площади перед ГПНТБ новый символ Новосибирска - обелиск 80-метровой высоты (при высоте библиотеки 32 метра), - признается художник. - Обелиск предполагалось окружить пилонами в форме объемной газеты. Каждая «газета» посвящалась определенному событию в истории города (строительство железной дороги, оперного, Академгородка и прочее).

К этому проекту возвращались в разные времена, но реализован он так и не был.

Жаль ему и своего Икара - человека с реактивными крыльями, которому было так и не суждено стоять на крыше ДК Чкалова. Он уже был сделан в глине, отлит в металле и... до сих пор четырехметровый гигант с крыльями и обнаженным торсом так и валяется на задворках Чкаловского завода. С началом перестройки заводу стало не до того.

***

Впрочем, в свои 70 художник не живет одними сожалениями, воспоминаниями или подведением итогов. Он живет настоящим. Его последняя работа - меч в мемориальном ансамбле «Монумент Славы». Для организаций ветеранов «Эхо» и «Дети войны» задумал своеобразные «оазисы памяти» рядом с мемориалом - с плакучей ивой, небольшим фонтанчиком, скамейками по периметру. Есть его план реконструкции сквера Героев...

Он не представляет себя без работы и без города.

- Это мой город, - говорит он, - с ним слился, сроднился, понял его характер, я чувствую его пульс...