|
| Здесь живут обитатели дома-интерната |
Здесь красиво. Неспешно катит свои холодные воды Обь. Шумит густыми кронами вечнозеленый хвойный лес. Свежевыпавший снег обрамляет все вокруг сверкающей белизной, из-за чего все краски кажутся ярче, все контуры резче, все ощущения острее. Мы сворачиваем на деревенскую улицу с проселочной дороги и тормозим возле распахнутых ворот с вывеской «Специальный дом-интернат».
Учреждение в поселке Зеленый Мыс открылось в 1939 году. Тогда это был барак на 6 мест. В нем жили отбывшие срок наказания престарелые «политические». В 49-м в бараке обитали уже 60 человек. В 72-м на территории интерната построили капитальный корпус, а заведение перепрофилировали в интернат для психоневрологических больных. С 89-го года в Зеленом Мысе снова стали жить бывшие зэки, но уже не «политические», а «рецидивисты на пенсии». В стране имеется всего 40 подобных учреждений. Одно из них - под Новосибирском.
Сейчас в доме находятся 160 человек, 99 из них были судимы. Треть всех здешних постояльцев именуются аббревиатурой ООР - особо опасный рецидивист. Мужчин больше, чем женщин, - 68 процентов. Директор дома-интерната Борис Распопин вместе с коллегами как-то любопытства ради подсчитал, что все, вместе взятые, его подопечные отсидели в тюрьмах и лагерях 499 лет.
|
| В молодости читать было некогда |
Заместитель директора Людмила Оденцова первым делом ведет нас в столовую, затем показывает медчасть, библиотеку, клуб. Последнее время в интернате сильно уменьшилась смертность. За 1999 год в мир иной ушли 16 человек. Это немного для заведения подобного рода. Как только в интернат стал наведываться батюшка, многие из обитателей изъявили желание окреститься. Истинно ли уверовали в Господа бывшие рецидивисты, на счету каждого из которых по нескольку преступлений, или это страх перед неизвестностью, которую таит в себе смерть (а вдруг там, за чертой, все-таки что-есть), - сложно понять.
- К нам попадают тремя путями, - рассказывает Людмила Оденцова. - Из мест заключения, то есть бывшие рецидивисты; из дома ночного пребывания, то есть бомжи. И еще к нам переводят людей из других учреждений для престарелых и инвалидов, если там они плохо себя вели.
Сказать, что рецидивисты, «выйдя на пенсию», становятся паиньками, - будет неправдой. Бывают здесь разные эксцессы. Убийство, например, было. По пьянке. Сосед соседа насмерть забил тростью. Спрашиваю у персонала: не боитесь, мол, своих подопечных? Мне отвечают, что круглосуточно в доме дежурит постовой милиционер. У него есть рация. Если, не дай Бог, какая заварушка, приезжает наряд из деревни Кубовой, что рядом с Зеленым Мысом. Директор, правда, работой постовых не слишком доволен: «Недавно избавились от одного. Вместе с проживающими водку пил и в карты играл. Какую дисциплину он потом может от контингента требовать?»
|
| «Не забуду дни веселые» |
Бывает наоборот: постояльцев учреждения в Зеленом Мысе за хорошее поведение переводят в другие дома-интернаты. Год назад пытались перевести Татьяну Юрьевну. Татьяна Юрьевна несколько раз сидела в тюрьме, но в интернате для бывших осужденных вела себя смирно. Однако, как только старушка оказалась в другом интернате, начала «водку пьянствовать и безобразия нарушать». Сотрудники того интерната взмолились: «Забирайте ее обратно!»
Вместе с социальным работником Антониной Тышкевич идем знакомиться с постояльцами. Все окно в комнате Виталия Петровича увешано птичьими клетками. Дверцы клеток открыты, и птицы свободно перемещаются по помещению.
- Вот этот с красной грудкой - щегол, - охотно начинает пояснять Виталий Петрович. - Щегол - от слова «щеголь». Еще есть чиж. А вон те серые птички - чечетки. Они щебечут так, как чечетку бьют.
В интернате под Новосибирском Виталий Петрович живет два года. Родился он, вообще-то, в Москве. Сюда прибыл из Мордовии. В местах заключения провел в общей сложности 34 года. Сейчас ему 66 лет. За что столько лет этот почтенный пожилой человек с хорошо развитой речью и приличными манерами «топтал зону»? А ни за что. Так считают почти все бывшие заключенные: судьба, дескать, злодейка; менты и судьи - сволочи; во всем виноваты кто угодно и что угодно, только не они сами.
- Первый раз взяли меня в плен в 18 лет, - пленом Виталий Петрович называет тюрьму. - За сопротивление сотрудникам милиции. В 52-м году. Тогда банда была - «черная кошка». Знаете, наверно. Вот. Я подумал на милиционеров, что это бандиты. Хотят меня раздеть. Начал с ними драться.
|
| Пора и о душе подумать |
В 53-м Виталия Петровича освободили. Но «на путь истинный» он уже не встал: «Дают при освобождении 25 рублей. А хочется и отметить знаменательную дату выхода на свободу, и девчонкам конфеточек купить. Все хочется, когда выпущен из клетки. А криминал-то не дремлет!»
Короче, познакомился Виталий Петрович со шпаной. Предложили прокатиться в трамвае. Сами украли кошелек, а ему подложили. «А еще вот, допустим, идешь вот так вот с дамой. И хулиганы. Я должен защищать даму. Оскорбили ее, а мне плюнули в душу...»
Большинство жильцов интерната, в отличие от Виталия Петровича, неразговорчивы. Попытка пообщаться с местной семейной парой не увенчалась успехом. «А чего с нами общаться? Мы такие же, как все. Как вы, - старая женщина с распущенными по плечам длинными и волнистыми седыми волосами (в молодости она, наверное, была красавицей) кивает на социального работника, - как она, - кивает на меня. - Нечего с нами общаться». Леокадия Львовна и Герман Иванович - воры-рецидивисты. Леокадия Львовна была судима одиннадцать раз. Герман Иванович, как считают в интернате, не забывает ремесло карманника и сейчас - как едет в город, обязательно возвращается с какими-нибудь покупками. Где, спрашивается, деньги берет?
- Это клептомания, болезнь, - объясняет Антонина Петровна. - Мне одна из постоялиц сама рассказывала: «Я живу в интернате - мне ничего не нужно. Но если я выбираюсь в город и еду в автобусе, я не могу не украсть. Рука сама тянется в чужой карман. А если я себя останавливаю, то потом болею из-за того, что могла украсть и не украла».
|
| Братьев меньших здесь любят |
Женское население дома - в основном бывшие воровки, несколько постоялиц - в прошлом работницы торговли, отбывавшие сроки за растраты, хищения и прочие преступления подобного рода. У мужчин статьи посерьезнее. Вячеслав Сабатеевич, например, был «на зоне» два раза. Оба - за злостное хулиганство. Первый раз устроил погром в доме тещи. Второй раз избил жену. В интернате Вячеслав Сабатеевич живет семь лет. Семь лет здесь же трудится сторожем. Некоторые другие обитатели тоже работают: в подсобном хозяйстве, на кухне, санитарками, дворниками.
По штатному расписанию в доме должно быть 113 человек обслуживающего персонала. Реально работают 68. Вот администрация и привлекает жильцов. Они вместе с вольнонаемными сотрудниками получают зарплату.
Василий Федорович - не старый мужчина. Ему сейчас 51 год. Два раза «топтал зону». Первый раз при социализме за махинации с валютой, второй - за мошенничество: «Все конфисковали. Квартиру тоже. Поэтому я здесь».
- Работаете? - спрашиваю у Василия Федоровича. Выглядит он вполне трудоспособным.
- Нет. Я не могу.
- Почему?
- Я вообще не могу.
|
| О здоровье своих подопечных в доме-интернате заботятся |
До меня доходит: Василию Федоровичу не позволяет работать его воровская мораль. Вячеслав Сабатеевич вором не был, поэтому ему работать не «западло». А Василию Федоровичу «западло».
В ходе беседы выясняется, что у Василия Федоровича есть сын: «Я к нему езжу. И он ко мне иногда».
- За последний год я видел, что к кому-то приехали родственники, только один раз, - теперь мы беседуем с директором интерната Борисом Распопиным. - Да и то они приезжали, чтобы оформить какую-то дарственную.
Вообще-то, в интернате есть комната свиданий. Но она пустует. Недавно ее заняли, так как в корпусе идет ремонт, помещений не хватает, а свиданий все равно нет.
- Случается, человек отпрашивается, говорит, поеду в гости к родственникам, - рассказывает Борис Распопин. - Я его отпускаю. А через некоторое время эти родственники звонят: «Зачем вы его отпустили? Он не дает покоя нам, не дает покоя соседям. Просим больше не отпускать».
Все здешние обитатели за исключением единиц отягощены страшным недугом - алкоголизмом. Часто поездка к родственникам - лишь предлог, чтобы скрыться от интернатского персонала и удариться в запой.
- Возвращаются разутые-раздетые, - продолжает Борис Распопин. - Начинаем наводить справки, где были. Оказывается, ни у каких ни у родственников, а ошивались на вокзале с собутыльниками, продали с себя все. Что сами не продали, то у них украли.
|
| Приходится и поработать |
Сейчас директор старается поменьше отпускать в город своих подопечных. Только в случае ну очень уважительных на то причин.
Интернат мне понравился. В том смысле, что для комфорта обитателей сделано многое. Здесь уютно. Настолько, насколько может быть уютно в казенном доме. Во многих комнатах есть плитки, телевизоры, радиоприемники. У женщин кое-где даже коврики на стенах висят. Сытно. В день нашего посещения постояльцы ели суп-харчо, соленые помидоры и свинину из собственного подсобного хозяйства. Заботливый персонал. Есть врач.
Правда, одна мысль воровато прокралась в голову, как в чужую квартиру. Большинство обитателей «специнтерната» работой на государство себя не изнуряли: в лучшем случае паразитировали, в худшем - всю жизнь воровали, грабили... А сейчас живут ничуть не хуже, чем те старики, которые горбились на государство, потеряли здоровье в цехах, да на «стройках коммунизма». Может быть, даже получше, ибо много раз доводилось читать в газетах, да и писать самой, как живут ветераны в иных в домах-интернатах. Может, все-таки справедливее бы было тем, кто работал - побольше, а тем, кто воровал, - поменьше? Не знаю... Но вопрос еще и вот в чем: почему при одинаковом обеспечении в одних домах-интернатах все нормально, а в других - разруха и голод, живут впроголодь? Директор Борис Распопин, в отличие от многих своих коллег, на жизнь и на бедность не жалуется, рассказывает про подсобное хозяйство - свинарник на 100 голов, шесть гектаров земли; про автопарк на семь машин; про склад, на котором запасено продуктов на четыре месяца. Но неужели нет никаких проблем?
- Есть, - отвечает Борис Распопин. - Но они касаются не столько интерната, сколько поселка Зеленый Мыс, для которого наше учреждение является, если можно так выразиться, градообразующим. Опоры линии электропередач прогнили насквозь и вот-вот рухнут. Проблема - добираться до города. Автобусы не ходят, железной дороги нет. Теперь даже теплоход здесь не останавливается. В Зеленом Мысе нет ни школы, ни детского сада, ни магазина. Детей на занятия возим на интернатском автобусе в Кубовую.
- А почему вы решаете эти проблемы?
- Потому что больше некому...
P.S. Имена действующих лиц из этических соображений изменены.
